Крид: Советник Соломона

Молча взял ее в руки, и она стала теплее, словно отвечала на мое прикосновение. Открыл ее, и на белых страницах заблестела свежая бумага, готовая впитать в себя мои мысли.

Но в эту минуту ничего не требовалось писать. Я просто сидел и вглядывался в пустые страницы, словно заглядывал в глубину своего сознания. И в этой тишине, в этом ожидании, родились первые черные углистые знаки, нанесенные ручкой с угольным стержнем.

Ручка была не просто инструментом для письма, а продолжением моей души. Она была тонка и изящна, с деревянным корпусом, обтянутым черной кожей. Ее металлический стержень был заполнен черным угольным порошком, который оставлял на бумаге яркие, четкие знаки. Я вел ручкой по странице, словно рисовал картины своими мыслями. И в этом действии была и освобождение, и творчество, и удовольствие. Я чувствовал, как мои идеи оживают на страницах тетради, как они становятся реальностью.

Первые лучи солнца еще не проникли сквозь окно, но уже начинали окрашивать небо в розовые и оранжевые тона. Это был тот нежный, почти невидимый свет, который предвещает рассвет. Он проникал в комнату неяркими полосами, освещая пылинки, танцующие в воздухе.

Я сидел у стола, окутанный полумраком, и наблюдал за этим волшебным превращением ночи в день. Ощущение спокойствия и безмятежности окутывало меня, словно я был частью этого величественного спектакля.

В моих мыслях уже проносились планы на день, на неделю, на месяц. Я видел себя в центре бурлящей деятельности, строящим новый мир, создающим лучшее будущее. Скоро наступит новый день, день, который будет наполнен работой. Но это не была для меня тяжесть, а скорее удовольствие. Я любил свою работу, я любил создавать, я любил строить. И это было моей силой, моей энергией, моей радостью.

Я вглядывался в свои записи: «Расширенное применение механики», «Постройка современных бань», «Доработка системы рынков и храмов», «Улучшение портовой системы»… И это был только список дел на эту неделю! Каждая строчка в моей тетради, заполненная угловатыми буквами, была не просто заданием, а шагом на пути к изменению мира.

«Расширенное применение механики» — это значило освободить людей от рутинной работы, создать новые машины, которые будут служить нам, а не мы им. Я видел перед собой картину мира, где механизмы работают в гармонии с магией, делая жизнь легче и эффективнее.

«Постройка современных бань» — это была не просто гигиена, а искусство отдыха, воплощение красоты и комфорта. Я представлял себе просторные залы, наполненные светом и теплотой, где люди смогут расслабиться и восстановить силы.

«Доработка системы рынков и храмов» — это было о создании справедливого и прозрачного общества, где каждый может найти свое место и реализовать свой потенциал. Я видел перед собой торговые площади, где товары продаются свободно и честно, и храмы, где вера не становится орудием власти, а служит источником надежды и духовного роста.

«Улучшение портовой системы» — это означало свободу движения, возможность путешествовать и общаться с другими народами. Я видел перед собой корабли, которые бороздили моря и океаны, соединяя людей и культуры.

Каждый пункт моих записей был не просто словами, а картиной будущего, которое я строил каждый день. И это было удивительно, волнующе и вдохновляюще.

Магия действительно упрощала многие задачи, но не убирала их вовсе. Она была инструментом, а не панацеей. И я понимал, что нужно работать усиленно, чтобы построить тот мир, который я видел в своем воображении.

Каждое дело требовало своего подхода, своего особого знания. И я чувствовал, как в моей голове рождаются новые идеи, как мои знания о механике, архитектуре, магии соединяются в гармоничное целое.

Сейчас многое было несовершенно, но я верил, что могу всё изменить. Я верил, что могу построить мир, где люди будут жить в гармонии и благополучии.

В тиши кабинета, нарушаемой лишь тихим тиканьем старинных часов на камине, я погружен в размышления, листаю пергамент с древними текстами. Внезапно, словно сама судьба решила внести свои коррективы, раздается глухой стук в дверь, словно удары молотка по дубовому щиту.

— Войдите, — произношу я, откладывая пергамент в сторону.

В кабинет входит Мухаммед ибн Карим, его фигура, окутанная тенью от высоких арок, словно тень от величественного кипариса. Лицо его скрыто под капюшоном, а в руках он держит кожаный мешочек, который, судя по тяжести, заполнен чем-то весомым.

Он неспешно подходит к столу, его глаза, скрытые под тенью аруфтеки, внимательно следят за каждым моим движением.

— Позвольте нарушить ваше уединение, господин, — произносит он голосом, напоминающим шелест листьев на ветру. — У меня есть дело особой важности.

Я лишь скупо кивнул в ответ.

— Господин, восстания были подавлены, — произносит Мухаммед ибн Карим, откидывая капюшон и открывая лицо, которое, несмотря на годы, сохраняет резкость и хитрый блеск в глазах. — Ваш пример показал людям, что не стоит шутить с достопочтенным Маликом.