Крик

– Коллега. – Кристофер быстро вышел из машины, чтобы открыть для него заднюю дверцу. – Кстати, Симон, я жутко устал за эту неделю, так что посплю, пока вы будете обедать. О’кей?

– А если ты пообедаешь, тебя вырвет?

– Нет, но если я посплю, у меня разыграется аппетит и я поем с бо́льшим удовольствием.

– Тогда о’кей!

– Беги поздоровайся с бабушкой.

Мальчик, выпрыгнув из машины, пулей помчался по усыпанной белой галькой дорожке к женщине в кухонном фартуке, стоявшей на крыльце. Она раскинула руки, подхватила его и расцеловала в обе щеки, как будто они не виделись целый год, хотя Кристофер привозил к ней внука каждые выходные. Наобнимавшись с бабушкой, Симон бросился в дом, к деду.

Кристофер подошел к матери и тоже нежно ее обнял:

– Привет, мам.

– Привет, дорогой. Ну-ка посмотри на меня… По-моему, ты похудел. Если бы я знала, наготовила бы побольше!

– Ой-ой, и как же теперь быть? Ты уверена, что пастор не наложит на тебя епитимью за такое упущение?

– Не смейся, сынок, – ласково покачала головой мать. – Если бы не вера, не знаю, как бы я пережила… смерть Адама. Говорю себе, что он где-то там, в лучшем мире, и становится легче.

Кристофер с улыбкой кивнул, ласково глядя на нее.

Маргарите Кларенс было за шестьдесят. Каштановые волосы аккуратно уложены, милое, доброе, слегка отекшее лицо внушало доверие. По натуре скромная и великодушная, она принадлежала к тем христианам, для которых вера означает не только покорность высшим силам, но и возможность выразить свою любовь к людям. В детстве Кристофер тоже верил в Бога, а когда приблизилась пора принимать первое причастие и другие дети из общины начали спрашивать его, что он хочет получить в подарок на этот праздник, его вдруг одолели сомнения. Тогда и родился здоровый скептицизм, который определял образ его мышления во взрослой жизни. Он отказался принимать причастие, вызвав у отца вспышку гнева. Но матери удалось успокоить мужа, и в итоге старшему сыну было позволено сделать важный жизненный выбор самостоятельно. «Верь во что хочешь, главное, чтобы твое сердце оставалось добрым», – сказала она Кристоферу.

– Симон сегодня, по-моему, веселый.

– Сегодня да, но он все еще часто грустит, мам. Особенно по вечерам… впадает в задумчивость.

Они вошли в дом, и Кристофер с удовольствием вдохнул знакомый запах овощного супа, всегда витавший в воздухе на первом этаже, прислушался к мерному тиканью старых часов с маятником, под аккомпанемент которых он вырос. Отец, как обычно, сидел в любимом кресле и как раз складывал газету, чтобы принять в объятия подскочившего к нему Симона.

– Я есть хочу!

– Какое совпадение, я тоже! Но мне повезло больше – вкусняшка сама пришла! – Дедушка подхватил внука на руки и сделал вид, что хочет его проглотить.

Симон разразился радостным визгом.

– Дети-дети… – вздохнул Эдвард Кларенс, поставив довольного мальчика на пол, и проворчал, не глядя на Кристофера: – К счастью, вы с братом были спокойнее.

Кристофер хотел напомнить ему, что это спокойствие обеспечивалось шлепками и подзатыльниками, но сдержался – теперь, после смерти Адама, сводить старые счеты было неуместно. Даже если учесть, что отец и не подумал обнять его – сразу направился в столовую.

– Маргарита! Обед будет или нет?!

– Он так рад видеть внука, – шепнула мать Кристоферу, видя, что сын опять разочарован. – Не обижайся на него.

– Ничего, мам.

Он смотрел, как Эдвард идет к столу. Походка у него была довольно бодрая для семидесятипятилетнего старика, несколько лет назад перенесшего инфаркт. Но, приглядевшись, Кристофер заметил, что на высокомерном упрямом лице прибавилось морщин – как будто отец стал чаще хмурить лоб в глубоких раздумьях. Может, он горюет по младшему сыну сильнее, чем хочет показать? Но даже если так, Эдвард Кларенс скорее умрет, чем признается в этом.

– Как у тебя дела, дорогой? – спросила мать Кристофера, который пошел за ней на кухню, чтобы помочь накрыть на стол.

– Честно говоря, совсем вымотался. На этой неделе было несколько лекций, а Симону по ночам снились кошмары, так что мне поспать почти не удавалось. Если ты не против, я отдохну немного наверху, пока вы будете обедать.

– Где наверху?

– В комнате Адама.

Мать опустила на стол тарелку, которую только что собиралась нести в столовую. У нее на глаза навернулись слезы, и у Кристофера тоже сразу перехватило горло. Он шагнул к матери и порывисто обнял ее:

– Прости, я не хотел…

– Нет-нет, не извиняйся, мне приятно, что ты хочешь побыть в комнате брата. Я там постаралась оставить все, как было при нем. Одежда в шкафу… А из его дома я привезла еще две коробки вещей. Одна с книгами, которые были у него на тумбочке возле кровати. Я подумала, что это последние вещи, к которым Адам прикасался, и не смогла с ними расстаться. А остальное мы продали.

Кристофер кивнул, одновременно взволнованный и немного озадаченный тем, что мать относится к вещам Адама с каким-то священным трепетом.

– Я знаю, как вы любили друг друга, – вздохнула Маргарита. – Иди, сынок, мы присмотрим за Симоном.