Затем воцарилась тьма, и, когда она растаяла, Кейд увидел, что стоит в конференц-зале. А напротив — седовласый мужчина в белом лабораторном халате. Под халатом Кейд заметил синий спортивный костюм. Мужчины жарко спорили о чем-то, и Кейд почувствовал презрение к стоящему перед ним человеку, хоть и не разобрал слов, которые тот произносил, и не понял, из-за чего разгорелся спор.
Второй мужчина с отвращением отшвырнул авторучку и вышел из комнаты. Бханджи, мрачно проводив его взглядом, остался один.
«Вот теперь и начнется настоящая работа», — подумал он, и пульс его участился.
Снова вспышка.
Еще одна сцена возникла перед глазами, и на этот раз Кейд поймал себя на том, что смотрит на бесформенную массу плоти, лишь отдаленно напоминающую человеческую фигуру. Лежало это создание на столе с покрытием из нержавейки, очевидно, где-то в лаборатории. Отдельные части тела казались узнаваемыми, но лишь отдаленно. Эти короткие, перекрученные обрубки — должно быть, руки. Длинное плотное туловище со временем может раздвоиться, появятся ноги. А в центре этой массы выступал и пучился бугорок, должно быть, голова. Еще и с глазом, совершенно человеческим.
Кейд все смотрел. И тут глаз глянул прямо на него.
Теперь он чувствовал, как слезы катятся у него по щекам, а потом вдруг затаил дыхание: в центре груди чудовища возникло зияющее отверстие, должно быть, служившее ртом или пастью. И вдруг оно пронзительно и злобно взвизгнуло и ощерилось прямо на него.
Вспышка.
Сцена изменилась в четвертый и последний раз, и переход был таким резким и пугающе болезненным, что Кейда едва не унесло его непрерывным потоком.
Боль.
Жуткая, безжалостная, всепоглощающая боль пронзила все его существо от ступней до макушки, колени у него слабели, и он сполз на пол по металлической двери. В горле уже першило от бесконечных пронзительных криков, и все это смешивалось с новыми волнами боли, новыми криками, которые эхом разносились по коридору.
И через эту невыносимую боль пробивались вопросы, неумолчно, один вопрос за другим, и произносил их голос, перекрывавший все крики боли. Хотя на самом деле вопросы задавались шепотом, и у него не было на них ответов.
Какова его цель?
Кто его союзники?
Где Наблюдатели и что случилось с троном?
Вопрос за вопросом, и ни один, казалось, не имел смысла.
Хотя главное было не это. Главное — его лицо.