Крик безмолвия (записки генерала)

— Сейчас всячески замалчивается переход от социализма к капитализму. По крайней мере никто открыто, несмотря на гласность, рассуждает так, как это не только сложный вопрос теории и практики, не имеющей прецедента в мировой истории, но из-за опасения наклейки ярлыка партократа. Также стыдливо замалчивается и упразднение советской власти, Советов, вошедших в плоть и кровь нынешнего поколения. Они заменяются мэриями и администрациями, не предусмотренными конституцией. Каждому школьнику известна формула — капитализм созревал в недрах феодализма. У нас же строился социализм, зародившийся в капиталистическом обществе, да еще и развитый, в нем никак не мог пустить корни капитализм. Прав был профессор, что «учитывая все, что обещать нашему народу, россиянам, за несколько лет (а не за пятьсот дней) создать в стране современное капиталистическое общество — это еще большая утопия, чем обещания коммунистов (точнее только Н. Хрущева) на протяжении одного поколения построить коммунизм».

Сегодня и в обозримом будущем у нас нет никаких предпосылок, никакой надежды для утверждения основ капитализма. К этому не подготовлена психология людей, выросших при социализме, начисто отвергавшем частную собственность и класс предпринимателей и поэтому не знающих, что такое капитализм, как его «построить».

Я слушал неистового профессора, знавшего досконально свой предмет и отстаивавшего то, в чем он был убежден. Только меня не следовало агитировать. Иван Ильич, как и всякий профессор, был увлеченной личностью и не мог не говорить об идеологии и мотивах деятельности в психологии личности, к которой он питал отвращение.

Мне тоже хотелось его успокоить заверением, что я разделяю его тревожные мысли.

— Десятилетиями у нас утверждалась плановая система ведения народного хозяйства. Ее фрагменты по

заимствовали некоторые высокоразвитые государства. Так? — спросил я Ивана Ильича.

— Да, да, да…

— Для перехода же к капитализму эту систему надо разрушить до основания, а потом уже на ее обломках должен родиться капитализм. Построить его нельзя. Разрушение народно–хозяйственного комплекса привело к резкому спаду производства, к анархии, политическому и экономическому кризису, к катастрофе. Страна стала неуправляемой вследствие разрушения складывавшихся десятилетиями управленческих структур. Осиротели заводы и фабрики, брошенные в хаос дикого рынка, идет сокращение производства, основы материальных благ и ни у кого нет никакой заботы о работе фабрик и заводов. Они у нас не чьи-то частные, а народная собственность. Кому же их передавать в частную собственность? Фабрики и заводы, колхозы и совхозы, земля принадлежат по праву всем, кто на них работает. Только они вправе распорядиться своей собственностью по своему усмотрению.

— История повторяется, Алексей Иванович. «Потерпите год и наступит улучшение» — это заимствование из хрущевского обещания поколению коммунизма. История посмеялась над этой глупостью.

— Мой старшина Семен Лихачев, сибирский самородок, из старателей, хоть и не читал «Похвалу глупости», но в разговорах вставлял: «Глупость—дар божий и ейной надо уметь пользоваться». Не знаю чьи это слова, но впервые я их услышал от него.

На умном лице Ивана Ильича, в его светлых глазах под нависшим крутым лбом мелькнула добрая ироническая улыбка.

— Не спасут нас ни советники со стороны, ни надежды на подачки милостыни, жевательной резинки. Да и к лицу ли россиянам одевать смокинги с чужого плеча?

Иван Ильич еще долго отводил душу. Ему представился случай выговориться и от этого становилось, видимо, легче.

— Попробуйте наших яблочек, — угощала меня супруга Ивана Ильича, уловив паузу в нашем разговоре.

На одной тарелке лежали моченые яблоки, на другой как будто бы только что сорванные.

— Сами вырастили, — сказал Иван Ильич, на своей фазенде. Надо вам показать нашу хибарку.

— Что показывать? Стыдно за профессора.

— Соня, в ней вся прелесть. Терпеть не могу кирпичных сооружений и комфорта на природе. А в общем она права.

Профессор стыдился не своего профессорского звания, а того как он ютился в убогой клетушке, но об этом он помалкивал. Не один Иван Ильич был озабочен жизнью в ящике, разделенном перегородкой на две половины. Давно повелось, от большевиков, а он напоминал мне убежденного в своей идеологии большевика–фанатика, вести аскетический образ жизни, даже в одеянии, как монахи. Маршалы носили солдатские гимнастерки, наркомы — косоворотки. Но шло время, большевики–аскеты уходили и постепенно избранные писали для себя грамоты о привилегиях, как приложение к табелю о рангах. Те же, коим они были не положены, строго контролировались, чтобы они не разлагались от обогащения и барских замашек.

С контроля наличности у членов бюро крайкома дач и машин начал свою работу на Кубани Виталий Иванович Воротников. Ни у кого не оказалось. Потом все отчитывались за каждый метр жилья.

— У коммунисте» так и должно быть, — сказал профессор.

53