Крик безмолвия (записки генерала)

Ее нисколько не пугало то, о чем говорил дед. Она даже была на его стороне, только промолчала. В Ваське она увидела как раз того, у кого силы были с избытком, что как раз и нужно в деревне, чтобы пахать, сеять, ходить за скотом. Правда, к тому времени она представляла и другую жизнь хотя бы в том же райцентре, что ее как‑то притягивало, чтобы избавиться от кирпичного завода. Но не утвердилась Ольга в своих намерениях. Она пребывала на распутье, как бы сидела перед недвижным черным осенним омутом в задумчивости васнецовской Аленушки, девушки–сиротинки из Ахтырки, где писалась эта картина художником. Из того омута могли выплыть добрая царевна Лягушка или злая Баба Яга в образе Василия. Каким он будет, она не знала.

Потом они еще несколько раз встречались, больше молча ходили по весенней станице, не находя общего разговора, но Ольга присматривалась к нему, как советовала ей бухгалтерша. Он был послушен, больше рассказывал, как ему служится, заверил ее, что после армии на глухом хуторе ни за что не останется, думает найти работу в райцентре и ее звал переехать вместе с ним.

Она ему не ответила ни да, ни нет. Так они расстались.

— Оставляю тебя, какая ты есть, — сказал он на прощанье, недовольный тем, как пришлось с ней расстаться. Он не знал, какая она есть.

Между ними завязалась переписка, длившаяся больше

года, а когда он пришел из армии, Ольга вышла за него замуж. Никакой свадьбы не было. Вечером, когда Ольга пришла с работы, выпили водки у деда с бабкой, их поздравили с законным браком и на этом все торжества закончились.

Они поселились в райцентре, как ему хотелось. Он работал в потребкооперации инспектором по заготовкам, а ее взяли в канцелярию треста нефтяников делопроизводителем по рекомендации Алевтины Ивановны, имевшей там знакомых. Только она поздравила ее и преподнесла цветы.

Потом Ольга признавалась, что и сама не знала, почему она вышла замуж за Найду, не могла разобраться, что она в нем нашла и как это случилось. Может, из‑за того, что он постоянно ныл, скулил ей на ухо, какой он одинокий, несчастный. Даже приносил цветы и подолгу сидел, разговаривая больше с дедом, чем с ней.

— Мне его жалко стало, он такой одинокий, — для своего утешения лепетала она с его слов Алевтине Ивановне, когда та спросила по–женски — любит ли она его? Ее никогда никто об этом не спрашивал. Ольга засмущалась, услышав эти высокие слова, не знала, что ей сказать, не испытав всего того, что они значат в жизни человека.

— Не знаю, не знаю, не спрашивайте, — опустив голову перед своей покровительницей, сказала она и поспешила уйти.

Алевтина Ивановна не стала больше говорить об этом, но поняла, что получилось у нее нескладно, по затуманенным слезами глазам, когда она должна петь, как по весне в голубом небе жаворонок, а не быть в отчаянии птицы, обороняющейся от нападающего хищника. Ей обидно стало за Ольгу, за тот небогатый мирок, очерченный кругом, в котором она оказалась.

Алевтина Ивановна жила со своими представлениями, знала этот и другой мир. Ее муж, старший помощник капитана океанского лайнера, не раз брал ее с собой в заморские страны и она кое‑что там повидала. Из станицы не уезжала из‑за престарелых родителей, нуждавшихся в ее присмотре.

Прослышав о беседе следователя с Ольгой, она сама вышла на него с тем, чтобы заступиться за Ольгу, но в этом не было никакой необходимости.

22

— На кирпичном никто не знал о подготовке Шмидтов к бегству, — докладывал опытный следователь, Владимир Зорин, в профессионализме которого я нисколько не сомневался, но спросил:

— А Ольга?

— Алексей Иванович, я так и знал, что вы припомните мне, но надо же было как‑то ее вывести из дела, поскольку она прошла по показаниям инспекторши, как связь Шмидта–младшего.

— Как это ты попался на удочку любительнице побалагурить? Придется тебе принести извинения Ольге.

— Уголовно–процессуальным кодексом это не предусмотрено, но в порядке исключения, да еще перед таким смелым существом я готов даже стать на колени и просить прощения.

Зорин всегда удивлял меня своей непосредственностью. Он проникался доверием и уважением к человеку, переживал с ним, приходил на помощь. И на этот раз под впечатлением беседы с Алевтиной Ивановной жалел Ольгу, размышлял как сложится ее судьба.

Пришлось вернуть его к предмету нашего разговора.

— Плохо, что наша мощная служба не знала о подготовке к захвату самолета. Плохо! Должны были знать? Должны! С нас еще спросят — почему не предупредили преступление и правильно сделают, да еще шею намылят.

— Алексей Иванович, что же мы должны приставить к каждому часового?

— Это уже вопрос нашей кухни. Что показывают пассажиры, побывавшие на празднике в Турции?

— Самолет, как вы знаете, турки вернули восьмого ноября. С пассажирами. Сразу же провели его осмотр, допросили членов экипажа, пострадавших. Начну с показаний командира корабля.

— Нет, начнем с показаний бортпроводницы. Читай.