Крик души (СИ)

Даша ни в чем не могла упрекнуть Антона, не сказала, да и не смела сказать, ему ни одного плохого слова. Он вел себя почти идеально. Выполнял условия их «сделки», как выполняла их и она, хотя и не мог скрыть своих истинных к ней чувств. Как не могла сделать этого и она.

Они были в чем-то похожи в эти мгновения… Две потерявшиеся в тумане жизни и не нашедшие приют одинокие души. Сродненные и ставшие единым клочком боли и отчаянья в одно мгновение, такие разные, но так похожие друг на друга в общей трагедии. Молчащие, таящие в себе чувства, которые казались им недостойными и пустыми.

Холодными февральскими вечерами, когда они сидели на кухне и пили чай, между ними висела словно завеса, словно траурная вуаль, словно стена, воздвигнутая три года назад, возросшая и возмужавшая. И они по-прежнему не могли сделать и шага по направлению друг к другу. Они чаще всего молчали. Косились друг на друга, думая, что это не кажется заметным, и отворачивались, опасаясь оказаться пойманными.

Даша отметила тогда тонкую, но длинную, белесую полоску шрама, тянувшуюся от правого виска вдоль щеки, и странную черноту его волос, сейчас отросших и касавшихся воротничка его кофты.

Антон же заметил маленькие морщинки в уголках ее глаз, когда девчонка щурилась или морщилась, и еще ямочку почему-то на одной, левой, щеке, когда она улыбалась, что было сейчас крайней редкостью, а оттого казалось величайшей сокровенностью.

Но они не делились своими находками, оставляя их в себе обрывками воспоминаний, на поверхность выгружая лишь те чувства, которые обоим казались верными. Притворство и ложь претили Даше и Антону, но они делали все возможное для того, чтобы человек, которого они оба любили, не заметил обмана.

А вечером двадцать четвертого марта притворяться дольше отпала необходимость.

Природа плакала вместе с ними монотонными и заунывными таяниями весенней капели.

Именно в этот день Олег Вересов отдал Богу душу.

И мир рухнул для обоих в одно холодное равнодушное мгновение мартовского вечера.

Последний раз Даша так плакала, когда хоронили Юрку. Она пыталась держаться стойко, не реветь, не показывать слабость и боль, которые разрывали ее изнутри взрывом пороховой бочки, но не смогла. Как только увидела его бледное лицо, закрытые глаза, которые никогда больше не посмотрят на нее с лаской и нежностью, с отцовской любовью и заботой, она поняла, когопотеряла. И она кинулась вперед с зажатыми в руках кроваво-красными гвоздиками, чтобы быть ближе к нему, сказать, закричать, как любит его, и умолять, чтобы он не оставлял ее. Ведь он обещал! Обещал, что не уйдет больше, не бросит! Почему же он… обманул?..

И она рванулась к нему, желая обнять, сжать в тисках объятий и не отпускать… Но кто-то стремительно и жестко схватил ее за локоть, удерживая на месте и не позволяя упасть на гроб.

Обернувшись и с застилавшими глаза слезами, стекающими по бледным щекам, девочка увидела… его.

Это был Антон. Он не плакал, нет. Хуже… Он сдерживал в себе крик боли и отчаянья, отвращения к происходящему, тоску и чувство великой потери. В глазах его дрожали слезы, рвались изнутри, казалось, вот-вот разорвут его надвое. Молодой человек дрожал всем телом, и Даша в единое мгновение успела подивиться силе захвата его руки, лицо его было таким же бледным, как и ее, губы поджаты, сдерживают рвущийся из сердцевины души дикий вопль. А затем… эти его слова. Она их запомнила почему-то…

— Не нужно, — совсем тихо, надрывающимся голосом, хриплым, задыхающимся от переизбытка эмоций, чувств и острой боли. — Ему бы этого не хотелось, Даша… Не нужно…

Задыхаясь от той же кричащей боли, что сковывала и его тело, Даша кивнула и отступила назад, сквозь дымку слез наблюдая за тем, как от нее уходит самый близкий, родной, любимый человек.

А Антон… Она почувствовала на своем плече его руку. И на мгновение стало тепло и уютно. Всего на мгновение она вновь поверила в то обещание, которое дал ей дядя Олег когда-то. Она не одна, и никогда больше не будет одна. На одно короткое мгновение стена между врагами, которых не смогла примирить жизнь, а примирила смерть, пала. И именно в это мгновение они стали по-настоящему близки, так близки, как больше никогда близки не были. Еще очень долгие четыре года.

То, что происходило после похорон, Даша потом вспоминала по суматошным деталям, собирая части мозаики в целую картину.

Ее пригласили на оглашение завещания дяди Олега. И из этого она запомнила лишь три вещи.

Часы в кабинете дяди Олега перестали размеренно стучать, остановившись в половине десятого вечера.

Дождь молотил в стекла так, будто хотел ворваться внутрь, перевернув вверх дном устоявшуюся жизнь.

И Антон был холоден и мрачен, застыв около стола отца в замкнутой позе, скрестив руки на груди. Брови его были нахмурены и сведены, губы поджаты, а испепеляющий взгляд из-под опущенных ресниц был устремлен на нее.