Крик родившихся завтра

Надежда смотрит. Они смотрят, с ноги на ногу переминаются – девчонки всё же. Тут подкатывает лепрозорная с крюками:

– Помоги, сынок, кошелек достать.

Сынок в карман к ней полез, а Жиртрест дорогу нам перегородил, чтоб не сбежали. Я примериваюсь его по коленке пнуть, в живот толкнуть и сбежать из подземелья, но тот вдруг сам всхлипывает, губы дрожать начинают, отодвигается в угол и буркает:

– Валите.

Чудеса.

– Ты чего?! – вопит сынок.

– Это приютские, – бурчит Жиртрест, – понял?

– Ох уж эти дети, – кряхтит крюкастая с авоськами. – Вот в мое время…

3

На улице хорошо, Надежда грызет яблоко.

– После подвала везде хорошо, – отвечаю. – Даже в школе.

До залива всего ничего остается, а мы только домой идем. Приключения ищем. Но что здесь найдешь? Заброшенные дома, заросшие тротуары, даже на качелях не покататься, если не хочешь попой в колючки садиться. Стены трещинами покрылись, окна – мелкой сеточкой. Тут когда-то лепрозорные жили, а до них – ученые. А может, лепрозорные ученые и жили. Не знаю точно, не разобралась. Но отсюда как раз наш «крейсер» хорошо виден – длиннющее здание, до середины которого наверняка не всякий ученый дойдет, не говоря о наших дебилах. Если забраться повыше, то можно и дальше увидеть – степь, полигон, Дивные горы. Эх, гулять так гулять!

– Давай, – говорю, – на второй этаж залезем? Или на крышу?

Не Токийская башня, но все-таки.

Не хочу, догрызает яблоко Надежда и принимается за второе. Страшно.

– Да, – приходится соглашаться. – После лепрозорных и кирпичи в труху крошатся.

Вот и «Современник». Ни дать ни взять – брат-близнец «Спинозы», только на окнах не жалюзи, а панно с фотографиями. Лица, лица, в глазах рябит. Надежда тут же к витрине и на фотки смотрит. Внимательно разглядывает. А вот меня это не интересует. Я внутрь смотрю и кое-что интересное наблюдаю. Столик для приема заказов, стулья, табуретки, лампы, лампы, а среди всего – Иванна! И не просто так – на память сфотографироваться зашла, а у фотоаппарата возится – который с ней, что марсианский треножник. Видно – работает человек, а не мимо проходила. А в кресле Роберт восседает – необязательный человек. В том смысле, что его присутствие в мире необязательно. Ну, кто из нашего лепрозория сюда фотографироваться придет?

Вокруг лампочки горят, ухмылочку освещают. Иванна что-то неслышное ему за пением радио говорит, руками показывает, то к нему подбежит, то обратно отскочит.

– Надежда, смотри!

Да только бесполезно – фотографии ей дороже. И тут случается такое, о чем только в фильмах до шестнадцати показать могут. «А если это любовь?», например. Нет, сама я его не видела, но девчонки шептались. Фильм про любовь. Про ту самую. Да еще в школе. Между школьниками. В общем, когда Иванна к нему наклоняется, чтобы в очередной раз голову поправить, его рука ложится на это самое откляченное место. Я было подумала, что он ей сейчас отвесит по мягкому месту – мол, опять напортачила, не туда резкость навела, или что там у них. Но нет, рука нежна. Поглаживает, подхлопывает. А я занимаюсь самым неблагодарным делом – думаю. Отвернуться или дальше смотреть?

И приемник поет: у любви три угла. Геометрия.

А рука проклятущая ниже спускается, где ноги голые. И видно, как назло, всё отлично. Аккурат между свадьбой и людьми в белых халатах. Хочу на них сосредоточиться и не могу. Но Иванна меня спасает. Не подозревая. Выворачивается из рук загребущих, платье одергивает, идет к приемнику. И тут случается такое, что все эти до шестнадцати из головы у меня выскакивают.

Роберт, необязательный человек, сдувается. Натурально. Будто он игрушка надувная – воздух спустили, свернули и в карман положили. Честно? Я и ожидала, что Иванна его на полу расстелет, остатки воздуха стравит, да в портфель запихнет. Иванна же приемник поперек груди, а Роберт вдруг оживает – наливается, надувается, румянится. Из кресла встает, отвешивает подзатыльник и к двери топает.

Бежать поздно. И некуда.

Выходит на порог, достает сигарету, задумчиво вертит ее в руках.

– Привет, – говорит.

Ну, здравствуй, коли не шутишь.

– Подружилась с моей племяшкой? – кивает.

Надежда в ответ кивает. А я читаю на стекле: «Вас обслуживает фотограф 1-й категории Р. Мерзон». Мерзон!

Он тем временем сигарету обратно пихает в пачку, к нам подходит – очень ему интересно, чего Надежда разглядывает.

– Хорошая фотография, – и лапой по плечу ее похлопывает, той самой, кстати. – Тебе понравилась?

На мой вкус – ничего особенного. Стоят двое, в свитерах, шапочках, в руках лыжи. На Эльбрус, наверное, кататься приехали из Бурятии. Или Казахстана. Но лица довольные – что у мужчины, что у женщины. А чего недовольствоваться? Откуда в ихней Бурятии снег и горы?

– Предлагаю сфотографироваться, – и Надежду за собой тянет. – За знакомство. И бесплатно! – подмигивает.

Что до меня, я фотографироваться не люблю. Не фотогенична. Не получаюсь на фотографиях – фотогигиены не хватает.