Крик родившихся завтра

– Давайте рассмотрим следующее уравнение, описывающее рост численности людей, проживающих на Земле, начиная с момента Большого взрыва. Я не оговорился. Модель указывает на то, что двадцать миллиардов лет назад, когда и произошло рождение Вселенной, его могли наблюдать шесть человек. Как шутят физики, это наверняка были Ной с женой и детьми, которые оказались в роли нулевых наблюдателей первичных квантовых процессов рождения мироздания, что и определило его антропность, – продолжает Сергей Петрович. И по доске мелом. Я таких значков никогда не видела. Разве что плюс от минуса отличу. Еще скобки. – Итак, какой физический носитель обеспечивает развитие человечества как единой системы? Дело в том, что Земля вместе с ионосферой представляют собой огромный сферический резонатор с целым набором собственных частот. Собственные частоты, или, как их называют по имени первооткрывателя, резонансы Шумана, по странной случайности совпадают с биологическими ритмами работы человеческого мозга. Впрочем, здесь нет ничего странного…

Негода палец в бутылочку с чернилами макает и старательно по парте пишет. Аж язык высунула до подбородка. Длинный такой язык, с собственной жизнью. А от Ежевики гнильцой несет. Чего-то в ней испортилось. Ее теперь не съесть хочется, а в ванну засунуть и отмыть. И выбросить. Сидящая за ней Огнивенко морщится. Вот с этой гадиной ничего не происходит необычного. Как была гадиной, так ею и осталась. Красным глазом косит и пальцами щелкает. Если бы не перчатки резиновые, давно бы класс подожгла.

И тут Вечный двигатель учудил. А может, он и не виноват. Кто-то описывается, а кто-то учуждает. По природе. В общем, скрип начинается. До зубовного скрежета. В смысле, не очень шумный, но пронизывающий. Все головами крутят, ежатся. Только Сергей Петрович не унимается. Продолжает рассказывать – про альфа и бета-ритмы, резонанс Шумана, ноосферу.

– Так вот, как показывают модельные расчеты, именно в шестидесятых годах нашего века должен был произойти фазовый переход в демографическом развитии человечества как единой системы. Его основная характеристика – радикальное изменение скорости воспроизводства новых поколений. Мы должны были столкнуться с феноменом резкого снижения рождаемости и не менее резкого роста продолжительности жизни. Причем и то, и другое – результат не только целенаправленных усилий самого человечества в области… кхм… контроля рождаемости и геронтологии, но и глубинных сдвигов в природе самих людей. Но, как вы все… кхм… знаете из учебников истории, Вторая мировая война внесла трагические коррективы в данный процесс. По самым сдержанным оценкам, общие военные потери в масштабах планеты достигли одного миллиарда жизней. Произошел не демографический фазовый переход, а слом всей демографической системы. Возникла точка бифуркации…

Он замолчал, потому как гул стал еще громче. А всему виной – Вечный двигатель. Разве можно допускать, чтобы его рядом с вечными двигателями сажали? На уроке физики? И вот вам – стоят, крутятся, двигаются, шарики по желобам то к магниту притягиваются, то опять вниз скатываются. Но самый мой любимый – колесо с шариками внутри. Оно-то и скрипит противнее всех. Нелегко нарушать законы физики. Даже с помощью вечного двигателя.

– Они у вас на моторчиках? – Сергей Петрович спрашивает.

– Джонсов, пересядь немедленно к Маршакову, – Фиолетта с задней парты.

– Продолжайте, Сергей Петрович, мы сейчас разберемся, – Дедуня.

Но Сергей Петрович с места резко срывается, будто из класса выбежать хочет, подскакивает к шкафу и достает из него мое любимое колесо. Оглядывает со всех сторон. Тем временем Вечный двигатель перебирается на новое место. Подальше. Чтоб реальность не искажать и законы физики не нарушать. Но это разве поможет? Малолетний преступник – по нему колония плачет. За злостное нарушение законов физики и наплевательское отношение к сохранению массы, энергии и момента движения.

– А ну стой, – ловит его за рукав Сергей Петрович. – Ты как это делаешь?

– Чего? – Вечный двигатель не понимает. Но силится понять. Черный, толстый, нелепый, с выпученными глазами. – Пустите. Я ничего.

И плакать начинает. Сергей Петрович его отпускает и наблюдает, как тот пробирается в самый дальний от шкафа угол. Скрип затихает.

– Очень интересная лекция, – говорит Дедуня.

– Да-да, – подхватывает Фиолетта. – Правда, дети?

Сергей Петрович ставит замерший, как ему и полагается всеми законами сохранения, вечный двигатель обратно.

– Хорошее у вас лабораторное оборудование, – говорит. Невпопад.

Возвращается к столу и смотрит на исписанную доску. От непонятных закорючек на нее смотреть страшно. Расстегивает портфель и выкладывает ворох бумаг. Стирает с доски и пишет. Не знаю, как вам, а по мне – еще более замысловатое. И рисует. Волнистые линии.