Крик родившихся завтра

– Представьте, что до человека разумного существовали некие другие разумные существа. Неандертальцы. Или австралопитеки. Неважно. Другие и с другим уровнем интеллекта. Не ниже, не выше, а просто другим. С иными принципами существования, с иной цивилизацией. Всем иным. Чуждым и непонятным. И как какой-нибудь кроманьонец воспринимал этого совершенно иного австралопитека, которому эволюция хотя и вынесла смертный приговор, но пока не привела его в исполнение? Этот австралопитек и являлся для него богом! Одним из богов! Ужасных, непонятных и всемогущих. Будущее несомненно оставалось за кроманьонцем – и мозг больше, приспособляемость лучше, но я говорю не с точки зрения эволюции, а психологии.

– Однако, – говорит Дядюн и хлебает – долго-предолго.

– Ничего безумнее я не слышал, – признается Дедуня.

– Добро пожаловать в эволюцию, – отвечает Папаня.

– И где, по-твоему, остатки развитой цивилизации австралопитеков? – спрашивает Дядюн. – Нет, я понимаю – всё исключительно воззрительно, без материализма, даже научного, но всё же – в порядке гипотезы?

– Ответ на поверхности – предыдущая цивилизация являлась цивилизацией камня. Начиная от каменных орудий и заканчивая монолитами, которые принимаются за игру природных сил. Они каким-то образом научились обращаться с камнем так, как мы обращаемся с электричеством – изменять, трансформировать.

– То есть пирамиды египетские на самом деле – они? – Дядюн.

– Нет, не они. Но с использованием остатков тех технологий, которые сейчас утрачены и забыты.

– А ведь я что-то подобное слышал, – говорит Дедуня. – Служил я тогда в Сибири, где рядом с гарнизоном имелась гора, которую все называли пирамидой. Она и походила на пирамиду, только гораздо больше египетских. И вся кустарником поросшая. Так мне рассказывали – если слой почвы прокопать, то наткнешься на кладку огромных каменных блоков. Черт его, конечно, знает…

– Надо было археологов пригласить, – говорит Дядюн, – наша страна – родина пирамид. И слонов. Вы сегодня новости слушали? Рядом с Землей прошел огромный метеорит. Ученые так и говорят – еще бы несколько километров – и тут бы такое творилось…

Сижу, слушаю, и кажется мне, что не Папаня, Дедуня и Дядюн говорят, а радио работает. Программу передает – для тех, кто не заснул. И от передачи меня тоже в сон клонит. И вообще я сплю, но всё слушаю. Но ничего не понимаю, потому как во сне вижу мохнатых австралопитеков, пирамиды, кроманьонцев, и приходится себя больно щипать, чтобы окончательно не заснуть, и я себя щипаю, пока не понимаю, что щипаюсь не наяву, а во сне.

– У нас в руках Ева нового эволюционного витка, – говорит Папаня, склоняясь надо мной. – Ей объясним, кто мы такие. Боги старого мира, у которых есть право на существование, а не динозавры.

– Она спит, – говорит Дядюн. – Ты ей на ухо об этом будешь шептать? Вольфа Мессинга пригласишь?

– Ты слишком долго копаешься, – говорит Дедуня.

– В нашем мире материализма всё устроено разумно, – говорит Папаня. – Резонанс Шумана нам поможет.

– Вы в этом так уверены? – спрашивает Резонанс Шумана. – И почему я должен кому-то помогать? И ваши аналогии, доложу я вам, весьма тривиальны и не выдерживают научной критики.

– Оставьте девочек в покое, – закуривает старшая сестра. – Так мило, когда они спят.

– А я знаю, где выжившие австралопитеки! – Дядюн хлопает себя по коленям. – Снежные люди! Реликтовые гоминиды.

– Попрошу при мне не выражаться, – строго говорит Резонанс Шумана.

– Давай-ка спать, – говорит Дедуня, – брат Стругацкий.

Они расходятся, а я возвращаюсь к себе и вижу Надежду, спящую в своей кровати. Одеяло сбилось, ночнушка задралась, лицо безмятежное. Только теперь я вспоминаю, что никогда не видела ее спящей в постели. У меня на плече. У меня на коленях. В постели – нет. И я смотрю, смотрю, смотрю.

Часть четвертая. Способная ученица

1

У нас зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Слон говорит неразборчиво, в хобот. Его трудно понять. Половина слов теряется, огромный язык еле ворочается. Он чего-то хочет. Топает ножищами. Хлопает ушами. Но разборчивее не становится. Хотя, я подозреваю, он делает из мухи слона. Он ведь и сам в прошлом был мухой. Огромной такой мухой. По меркам мух. Слоны, мухи, телефон – просыпаюсь от нудного сна. Усталая и мокрая до нитки. Темно и работает радио. Шумно и надоедливо. Включенное на мертвую волну. Перед ним кто-то стоит на коленях – вслушивается. Белеет. И чернеет.

– Надежда, – говорю шепотом. Ведь в привидений я не верю. – Ты почему не спишь, Надежда?

Дурацкий вопрос, согласитесь? Не спишь, потому как не спится. Однако не это самое странное – застать Надежду посреди ночи перед приемником.

Самое странное – мы не в ее комнате. А в комнате старшей сестры. Понимаю по запаху. Парфюм, как говорит старшая сестра. Мне снится сон, думаю с облегчением, потому что Надежда, склоненная над радио, меня беспокоит.

Я очень виновата, поворачивается она ко мне.

– Она не будет против, – говорю. Потому что думаю – Надежда про комнату, в которую пробралась без спроса. – Она хорошая.