Крик с вершины

А сколько всяких напастей против овечек и, значит, против него, чабана? Не перечесть! Чуть не так поступил, недоглядел, упустил, не придал значения, и начнется повальный мор. Все, все против овец: морозы, бураны, глубокие снега. Чего стоила прошедшая зима! Дождь, град, молния — тоже против овец. Ранняя зима плохо. Затяжная, нездоровая весна — еще хуже. Засушливое лето, куйгек — совсем худо. Птицы, звери, воры — все против овец. А каких только болезней у них нет? И ящур, и простуда, и понос, и копытница, и чесотка... А ленивые люди? Разве они не против овечек? Да, может быть, они-то и есть самые страшные их враги. Вот оставит чабан отару на жену, прогуляет в деревне. Или по осени все пастбища стравит, сена вдосталь не заготовит, кошару не утеплит, изгородь не починит. Даже просто не вовремя покормит, напоит, полечит...

Кроме нерадивого чабана, немало и других людей, от которых овцам большой вред. Это люди из управления, специалисты, снабженцы. От них зависит очень многое. Если эти люди работают спустя рукава, не обеспечивают чабанов самым необходимым, не пошлют ни автолавку, ни кинопередвижку, не знают запросов чабана, если не терзают их ночами думы о чабане, если не уважают они его труд, не жалеют, не заботятся о нем, — не жди добра. Не лучше, если эти люди поступают самоуверенно, не считаясь ни с чем, заставляют брать необдуманные, хвастливые обязательства.

Все, все против овечек. Чего только не случается с ними! Испугаются в кошаре или загоне — передавят друг друга. Упадет овечка на спину в рытвине какой, не сможет подняться, полежит немного, и раздуется, распухнет у нее живот — считай, пропала. То под дерево угадает в ветер, под обвал, под молнию, то в болоте завязнет, то ее меж камней защемит, то заблудится и к другой отаре пристанет... случается, и крыша кошары обвалится, и пожар стрясется. Могут овцы травы ядовитой наесться... И все это надо чабану предусмотреть, преодолеть, пройти, избежать и всегда сдерживать себя, не поддаваться панике, не кричать в испуге «калак-кокый!». Все должен испытать на своей шкуре, на своем горбу чабан, все вынести, пережить.

А ещё говорят: «Чего сложного в чабанской работе? Паси себе овечек... Печалиться не о чем, сердиться не па что. Вокруг горы, красота неописуемая, чистый воздух. Мяса — сколько хочешь. Молока — залейся. Идиллия! Изобилие! Не состаришься, не заболеешь».

Как бы не так!

Где бы чабан ни был, что бы ни делал, — дома ли он, на отдыхе, в командировке, здоров ли он, болен, расстроен, на воде и на суше, в небесах и под землей, — всюду он с овцами, всегда они в его сердце и думах. Когда вы едете по Чуйскому тракту или летите на самолете над Алтаем, в расщелинах гор, в ответвлениях долин тут и там увидите чабанские стоянки, а возле них одного или двух человек с отарой. Посмотрите на них с уважением, пошлите им мысленно самый сердечный привет.

Ах, овцы, овцы! Сыты они — кричат, хотят есть. Голодны — тоже кричат, хотят есть. Нет им никакого дела до чабана — устал ли он, болен ли, будни или праздник, срочное ли у него дело какое. Хоть помирай чабан, — овцам-то что? Отаре нужно пастись, делать свою единственную извечную работу. Машину или трактор можно выключить. А выключил — и спокоен: не убудет, есть-пить не попросит. А с овцами никогда покоя нет, ни днем, ни ночью. Карауль их от волков и недобрых людей, от капризов погоды. Любой пустяк может беды наделать. Скажем, ветер подует, затреплет чем-нибудь, загремит чем, а то и принесет шуршащий обрывок газеты или пленки — всю отару шарахнет в испуге, кинутся в один угол...

Чабан всегда, всюду не расстается с отарой, даже если и не дома он. Вызвали его на совещание, на слет передовиков или еще куда, проездил он несколько дней, вернулся и ворочает за двоих, за троих, потому что никто за него оставленную работу не сделал. Некоторые чабаны среди ночи вскакивают в гостиницах с криком: «Мои овцы!». Если чабан передовиком, депутатом-делегатом становится, его семье тяжело достается. Обычно отпускают его жалеючи: «Поезжай, отец, — с легким сердцем скажет жена. — Отдохни, наберись сил для работы».