Крик с вершины

Как вспомню, когда это было… Будто второй век живу! Все-таки долгая у человека жизнь. На моей уже памяти — и коммуны, и колхозы, и война… Дети, скот… Скот, дети… Из-за них билась, с ними жизнь прошла… А как в войну доставалось! Отец моих детей на фронте. То ли вернется, то ли там навек останется? А у меня на руках колхозная отара, дети — мал мала меньше. Чего только не испытала! Зарежь овечку — тюрьма. А есть нечего. Корова Кокийнек, Буренушка наша, всем нам жизнь сберегла. Корни копала — ели. Капканы на сусликов ставила. Одна отару пасла, совсем одна. «За мужа, — сказали, — за братьев, за родителей». О, кудай! За своих близких чего не снесешь? Лишь бы живыми вернулись. Днем пасла, ночью сторожила. Волков развелось!.. Каждую ночь выли. До того обнаглели — к самой изгороди подходили. Еще бандиты-дезертиры появились. А на стоянке я одна с детьми. Кругом ни души. Только ружьем и спасалась. И стреляла. Подойдет кто ночью, что делать? И выстрелишь… Сено заготовить надо, дрова запасти. Кошару, загородку чинить кто будет? Все сама, все сама… А тут еще не верят тебе. Мол, с бандитами связана, скрываешь. Говори, где они? До чего обидно было! До сих пор обидно.

Молодая была — выдерживала. Не я одна такая была. Всем доставалось. Ну, война кончилась, отец вернулся, дети подросли…

Только сейчас руки-ноги узнали, что такое покой. Можно в гости по аймакам ездить, людей посмотреть, новые земли-долины увидеть. Из-за тех же детей к сватовьям сколько ездила! Дети-дети… Девять их у меня. Тяжелое это слово «дети». Чего с ними не примешь! Выросли. У самих дети. До сих пор то один, то другой: «Приезжай, мама». Соскучились? Как же! Приедешь, а у них или ребенок заболел, или сами куда-то уезжают, дом оставить не на кого… Хотя бы Калапа моего возьмите. Этот рядом, не позовет — совестливый. Да не усидишь дома, когда отара у него котится, когда помощь нужна.

Не забывают меня детки мои, не забывают, наведываются.

— Вы, мама-энэ, шапку себе новую справили из лисьих лапок? Какая красивая! Можно примерить?

Раз надели, можно и не снимать…

Из города приедут:

— Мяса побольше варите. И с собой бы нам барана увезти.

Хотя бы на денек-другой остались сена накосить. Ку-уда там!

Привезли мне из колхоза премию — часы золотые. «За многолетний ваш труд», — сказали. Такие же часы Сакылта получила. А мне они зачем? Когда мы по часам работали? Мы всю жизнь по солнцу… Я эти часы тут же снохе отдала — она учительница, ей нужнее.

У кого детей много, — одна судьба. Маленькие просят: «Эне меге!» Вырастут, наравне с тобой постареют, все равно просят: «Мне, мама!» Просят — даёшь. Кормишь, помогаешь, пока в ту сторону не уйдешь. А если детей не кормить, не помогать им, зачем тогда и жить. Вещи-имущество — зачем они? Разве то, что принадлежит детям твоим, не твое? Лишь бы здоровы были… Лишь бы жили хорошо.

Мы с отцом моих детей пенсию от колхоза получаем. Каждый по двадцатке — сорок рублей. Нам хватает, но обидно. Теперешние больше получают: кто пятьдесят, а кто девяносто. А нам — по двадцатке. Видно, мало работали, недостаточно. А колхоз этот потому колхоз, что мы работали. Сейчас разве работа? Праздник, а не работа! Игра — не работа.

Лошадей у нас отобрали. Говорят: «Не положено! Много сена едят, пастбища травят». А куда старому без коня? Кто ты без коня? Всю жизнь на коне ездил, ухаживал за ним. Конь — твой друг, твои руки-ноги, твои крылья… На вашем «мото» старик ездить не может, а машину ему и вовсе не понять. И денег у стариков нет столько, чтобы купить. Соседка моя, жена Ачаса, — они из-за перевала к нам приехали, — каждый день жалуется: «Как отобрали лошадь, совсем изошла от дум. Хотели снова перекочевать за перевал, а там, объясняют, аймак один, власть такая же. Какой выход найти?» И теребит меня, пристает: посоветуй, мол. Вот вы — люди грамотные, законы знающие, почему не напишете об этом? Ты, Тукпаш, к примеру… Э-э, разболталась я что-то. Чего это меня, старую, расшевелило? Ишь, какая! Спать пора, дети мои. Спать, спать!..

* * *

…Тукпаш шел улицей села. Шел быстро, шагал широко. Накануне вечером он приехал домой на машине, которая возила зерно к сеялкам на Круглое поле. Этой же машиной Тукпаш рассчитывал вернуться утром на стоянку, а парни-сеяльщики поднатужились, выложились и к трем часам ночи засеяли все поле. На чем теперь доедешь? Даже телега попутная не подвернется. А своих попроведывать так хотелось — больше двух недель дома не был. И вот теперь топай, Тукпаш…