Вы полностью зависите от того, в каком состоянии и настроении ваш ребенок. Более того, вы даже обижаетесь на других членов семьи, если им удается сохранить свой собственный мир. Вы думаете, им безразлична ситуация, и не понимаете, что это их способ защиты. Чтобы выкарабкаться из созависмости, необходимо четко провести грань между вашей жизнью и жизнью ребенка. Других вариантов нет.
Эпилог
Ну, здравствуй, доченька… Здравствуй… Я хочу попрощаться с тобой. Нет, я не отрекаюсь, я по-прежнему тебя люблю. Слепая материнская любовь всегда основывается на прощении. Только я навсегда запомню тебя другой, той потрясающей, очаровательной девочкой, которой я заплетала косички с большими белыми бантами, вешала смешной яркий ранец на плечи, целовала и провожала в школу. Запомню тебя девочкой, которая цитировала Куприна, была добрым, честным и порядочным человечком. Я не хочу тебя помнить такой, какая ты сейчас.
Я прощаю тебе все мои болячки, постоянный стресс и то, что ты отняла у меня несколько лет жизни. Я прощаю тебе повторный инсульт моей мамы, твоей бабушки, которая самоотверженно вместе со мной боролась за тебя до последнего. Я же умоляла тебя не делать ей больно, а беречь, ведь она тяжело перенесла первый инсульт. Слава богу, моя мамочка жива, и я должна сделать всё возможное, чтобы она жила как можно дольше. Я не дам тебе её уничтожить. Ни её, ни меня, ни нашу семью, ведь именно этим ты занимаешься уже несколько лет.
Вчера я опять приезжала к тебе в больницу и поняла, как тягостно мне даются наши встречи. Ты смотришь на меня пустым и отрешённым взглядом и говоришь одну и ту же заезженную фразу:
– Зачем ты тут меня держишь? Пойми, я никогда не исправлюсь. Это моя жизнь и мой выбор. Я выйду, и будет ещё хуже. Я хочу жить так, как живу.
– Посмотри, как ты хорошо стала выглядеть. Кожа просто прелестная. Намного лучше, чем была, – убеждаю я.
– Я не могу по ночам спать. Меня трясёт, я хочу курить. Я наркоты хочу, сил нет. Выпусти меня отсюда. Я уйду и больше тебя не побеспокою. Я что, должна в больницах до пятьдесяти лет лежать?
– Знаешь, при том образе жизни, который ты выбрала, до пятидесяти не доживают. А если и доживают, то в таком возрасте отбывают уже третью или четвёртую ходку в тюрьме.
– Уж лучше тюрьма, чем наркология.
– Ты ещё не знаешь, что такое тюрьма.
– Я тебе ещё раз говорю: выйду, и будет только хуже. Мне нравится именно такая жизнь, пойми.
Я стараюсь сдерживать слёзы, ведь ты говоришь правду. Ты живёшь в совсем другом мире. В том мире, где тебе ничего не нужно от жизни. В этом мире нет целей, желаний, амбиций. Там вообще ничего нет, потому что ты и тебе подобные живут одним днём. В вашем мире не нужно учиться или работать, думать о завтрашнем дне.
Я пытаюсь взять тебя за руку и сказать, как сильно тебя люблю, но ты её отдёргиваешь руку и в очередной раз заявляешь, что ненавидишь меня. Я смотрю на твои руки и ужасаюсь. Под кожу гелевой ручкой ты загоняешь гель и делаешь кошмарные наколки.
– Доченька, что же ты наделала со своими руками? – Я попыталась хоть немного тебя пристыдить. Наивная, я не подумала, что ты уже давно не знаешь, что такое стыд… – Ты можешь получить заражение. Разве можно загонять гель под кожу? Это ведь женские руки. Они должны быть красивыми. Во что ты их превратила? С такими руками тебя никогда не примут на работу, – произнесла я и тут же поняла, что спорола чушь. Работа тебе не грозит…
Я вспоминаю слова психиатра, который вызвал меня к себе для продолжительной беседы.
– Вы хотите, чтобы я сказал вам правду о вашей дочери?
– Конечно, – заволновалась я. – Я приму любую правду, какой бы она ни была.
– Вере уже ничто не поможет. Поймите, она употребляет «химию». После «химии» ни один психиатр не разберётся, что в голове у ребёнка. Полное разложение личности. Она химически зависимая. К сожалению, процессы в организме необратимы. Всё, что вы сейчас делаете, – временные меры. Она выйдет из больницы и тут же сорвется.
– Но тут Вера хотя бы в изоляции. У неё нет связи с дружками. И здесь она не употребляет. От одной этой мысли мне становится легче, я хотя бы могу спать ночами. Если дочь не в больнице, а в притоне, я живу как на пороховой бочке.
– Вы хотели правду, вот вам правда. Её изоляция – всего лишь временная мера. Ситуация никогда не изменится глобально. Никогда! Вы должны это принять и понять. Вам просто однажды надо набраться сил, открыть дверь и выпустить её в ту жизнь, которой она живёт. Просто сказать «прощай навсегда».
Я помню, что слова психиатра привели меня в ярость. В тот момент мне показалось, его самого нужно лечить.
– У вас у самого дети есть? – спросила я, задыхаясь от ярости.
– Нет, – спокойно ответил он.
– Тогда как вы мне можете такое советовать?!
– Могу. Хотя бы потому, что считаю себя высококвалифицированным специалистом, и таких детей, как ваша дочь, перевидал много… Не тратьте силы понапрасну. Пока она сама не захочет изменить свою жизнь, ей никто не поможет. Прекратите жить её жизнью, начинайте жить своей.