Ему показалось, что результат достигнут без особого труда. «Психология — великая наука», — улыбнулся сам себе полковник.
Обстоятельства, миссис Грейвс, зачастую опережают планы, — изрек Эдвард Коллинз и добавил: — Супруга для вашего Филдса нашлась.
— Простите, что значит «нашлась»?
Для Линды слышать это было равносильно вселенскому потопу, краху ее последних надежд. «Вашего Филдса»… А разве он уже не ваш, мистер Коллинз?
— «Нашлась», значит, нашлась. Хотим мы того или не хотим.
— То есть, если понимать правильно, жену отыскали помимо вашей воли, сэр?
— Линда, ведь я не бог. И прошу заметить, не герой. Я только офицер, выполняющий приказ. Мне приказали — я взял под козырек. Полагаю, вам это ясно?
— Но как же я? Ведь мне, именно мне, вы прочили совместную упряжку с Филдсом. Робертс из кожи лез вон, чтобы я стала на вас работать. И не просто потому, что вам так в голову взбрело, а именно по той причине, что я, и только я, достаточно хорошо знаю Джона, чтобы в нужный момент ему помочь.
Коллинз утвердительно закивал:
— Да, все верно! Я и сейчас считаю — лучшей кандидатуры, чем вы, не найти, пусть вы когда-то и засветились в России. Но, черт побери, вмешались другие весьма солидные люди. Они так решили. Причем, решили на самом высоком уровне — такова их мера ответственности.
— Здесь или в России?
Директор ФБР помялся:
— Здесь было все решено.
— Мы пляшем под их дудку?
— Какая разница, под чью дудку мы пляшем?! — Коллинз был взволнован и раздражен. — Повторяю, мы выполняем приказ.
Линда пошла ва-банк:
— Значит, о нашу контрразведку кто-то на высшем уровне в России вытер ноги?
Эдвард Коллинз встал из-за стола. Кресло черной кожи завертелось вокруг своей оси.
— Будь все так просто, я решил бы вопрос с вице-президентом. Поймите, сейчас мы работаем в автономном режиме. Здесь и наша сила, и наша уязвимость. Перехвати инициативу ЦРУ — беды не оберешься! Я разговаривал с Мелони Алерт. Аналитики в госдепе уже взяли след. Скверно! Пришлось, как говорят русские, компостировать мозги.
— И что же Алерт?
— Кажется, успокоилась. Мы ведь давно знаем друг друга.
«Давние знакомства не есть гарантия спокойствия» — пришло на ум Линде. А что, собственно, гарантировано в этом мире? Пожалуй, кроме смерти — ничего.
— Мне бы очень хотелось, — вкрадчиво начал Коллинз, — чтобы все, что вам известно по данной операции, не вышло за пределы этого кабинета.
— Вы мне не доверяете?
Он возмутился:
— Полноте! Какие глупости. Но… всякое случается — неосторожное слово, полунамек. Ведь для чего, собственно, нами была затеяна эта бесовская игра, где алчность русских нуворишей станет их битой картой? Россия, кто бы там ни правил, так и останется страной загубленного, никчемного народа. И это необходимо постоянно вдалбливать всем: и Европе, и Америке, и Японии, и Китаю и… Вы меня понимаете? Надо, чтобы все мировое сообщество постоянно помнило об опасности возрождения русского милитаризма. Дать им волю — значит поставить под угрозу собственное благополучие. Слишком высокая цена за все, что достигнуто предыдущими поколениями людей. Их надо держать в постоянном напряжении, нужде и беспросветности. Иначе, почувствовав силу, медведь поднимется на ноги и начнет пожирать все подряд без разбору. Хотите коньяку?
— Благодарю, нет.
— Сравните наш цивилизованный капитализм и русский, — Коллинз сделал глоток из огромного бокала, где на дне плескался горячительный напиток. — Здесь, в Штатах, — ум и трудолюбие, помноженные на огромный интеллектуальный потенциал. А в России? Беспредельное воровство из государственного кармана, на котором посредственные личности сказочно обогащаются. А многие миллионы зомбированных совковых людей радуются, словно младенцы, когда им вовремя бросают положенную кость — нищенскую зарплату. В Америке рабство было уничтожено на корню, в России — продолжает наращивать обороты. Если и можно любить Россию, то, как больного, умственно отсталого ребенка, который доверчив и беззащитен.
Он сделал еще один глоток из бокала:
— Ленин не видел иного выхода для русских, чем твердая диктатура и нэп. Это был величайший ум! Сталин просто уничтожал свой народ (самостоятельно и с помощью Гитлера) как неполноценный, — здесь проявился его холодный рационализм: меньше ртов, больше еды. А теперь? Вакханалия и хаос, сдобренные бесконечной пустой болтовней о демократии.
Линда, порядком уставшая от рассуждений шефа, подумала, что, окажись сейчас на месте Коллинза покойный Уикли, он говорил бы слово в слово то же самое. Как все они схожи, эти представительные мужчины, в стремлении умно резонерствовать, обобщать и делать прогнозы.
— О чем вы думаете? — спросил Коллинз и, не дождавшись ответа, предложил: — Не пообедать ли нам сегодня вместе?
«Значит, вот оно как, — горько усмехнулась про себя Линда. — Сэм Уикли возвращается в образе Эдварда Коллинза?»
Отобедав в престижном ресторане «Ритц», Коллинз, как галантный кавалер, подвез Линду до дверей ее дома и, получив от дамы недвусмысленный намек на продолжение дружбы… но в дальнейшем, с сожалением раскланялся.