Крики в ночи

Ле Брев пожал мне руку, и я почувствовал его сухую ладонь.

— Месье, рад вас видеть. Хорошо, что зашли. Я сообщу вам, чем мы занимались в последнее время.

Я увидел, как один из полицейских потянулся за стопкой отчетов о бесполезных поисках, ненужных интервью, ложных сообщений, и остановил его:

— Не утруждайте себя.

Ле Брев грустно развел руками. Его ладони были светлыми, почти бежевыми.

— Пожалуйста, не нагнетайте в себе…

— Я пришел не за сочувствием.

Он вернулся за стол, по краям которого восседали двое его коллег, и я не мог не подумать, что там он чувствует себя более уверенно.

— Я пришел за объяснениями.

Его брови сошлись над переносицей, две серых полоски волос.

— Месье? Объяснения?

Я тоже уставился на него, в его круглые глаза.

— Старший инспектор, почему ваши люди охраняют мадам Сульт? День и ночь, в ее имении?

— Вы, должно быть, ошибаетесь.

— Черт побери! Не пытайтесь одурачить меня. Я был там и видел все своими глазами. Я разговаривал с инспектором Клерраром вчера в Понтобане.

Он постарался уйти от ответа:

— Ну хорошо, тогда я вам не нужен.

— Я хочу услышать объяснения. Почему вы приставили полицейских охранять старую вдову? Мадам Сульт?

Он притворялся, что с трудом понимает мой английский, затем пожал плечами, подразумевая, что все это не важно. Я уловил краткий момент раздражения, но он взял себя в руки.

— Почему, месье? Потому что она попросила меня об этом.

— А зачем?

— Зачем? Это дело полиции. — Его рот превратился в тонкую ниточку. — Она богатая женщина, ей стоит просить защиты. Это все, что я могу рассказать.

Он посмотрел на меня так, будто хотел сказать: «Жаль, что у вас личные проблемы, но не заставляйте меня заходить так далеко».

Помню, я долго разглядывал эти три пустых лица. Они вполне могли сойти за суд присяжных, подвергающих сомнению мое здравомыслие.

— Еще один вопрос, инспектор. Вы в курсе того, что мадам Сульт все еще является владелицей дома, откуда исчезли дети? Что это значит, как вы думаете?

Он прочертил круг на столе указательным пальцем, будто что-то стирал.

— Значит? Я думаю, ничего. Это просто совпадение.

— И тем не менее вы охраняете ее?

— Это отдельное дело. Дело полиции. Оно не имеет никакого отношения к этому дому. Она владеет, позвольте заметить, несколькими домами.

— Но одно из них оказывается тем местом, где ее дети были… обнаружены. В лесу. Вы сначала сказали мне — два ребенка, затем один. Вы солгали мне, инспектор, и не сказали, чьи это были дети.

Он откашлялся:

— Не следует путать факты и валить их в одну кучу.

— Факты? Какие факты вы представили мне с тех пор, как исчезли мои дети? Никаких. Даже никаких намеков. Разве что тот несчастный ребенок в карьере, за многие километры отсюда. Все ваши поиски и проверки, газетные розыски и призывы к возможным свидетелям…

— Пожалуйста…

— Что они дали, какую информацию или улики? Черт бы все побрал. И в итоге вы останавливаетесь на том, что подозреваете меня.

— Это подозрение, может быть, все еще в силе, месье. Пока мы не докажем обратное, — язвительно произнес он.

— Послушайте, вы показали мне то место в лесу, это ужасное место. Зачем вы это сделали?

— Это тоже дело полиции, — ответил он.

Из вредности, должно быть, или с целью обвинить меня. Странным образом я был благодарен ему за это, так как, не сделай он этого, я никогда бы и не задумался обо всем, что стояло за этим.

Ле Бреву, казалось, очень хотелось задобрить меня:

— Что касается мадам Сульт, то здесь нет никакой тайны. Она старая и всего боится. Она просит полицию помочь и платит за охрану. Это один факт. В прошлом у нее были дети, которые стали, как бы сказать… буйными. Один из них поджег себя. Это другой факт. Она скорбела по нему, на этой почве даже немного сдвинулась. Несчастный случай произошел около того дома, где вы жили. Не знаю почему, но она не захотела продать его. Третий факт: она не могла жить там дальше. Поэтому место стало приютом для отдыхающих. Там останавливалось много людей. Вы понимаете? — Как будто для того, чтобы подчеркнуть собственные слова, он медленно произнес: — Эти вещи не взаимосвязаны.

Но я не верил ему.

Его глаза, казалось, стали еще глубже.

— Надеюсь, что вы не будете делать глупости.

Два его молодчика улыбались, как бы говоря: «И не вздумай выкинуть какую-нибудь американскую выходку: мы тебе не доверяем».

— Что я могу сделать? — вежливо спросил я. — Я потерял детей. Мне нужно рассеять подозрения, падающие на меня.

— Никто вас не обвиняет, месье. Дело не закрыто. Мы продолжаем искать.

Глядя на него, я прочел на его коричневом лице и злорадство, и негодование, прежде чем он отвел от меня взгляд и забыл обо мне, как будто меня там и не было. Он барабанил пальцами по столу, и я почувствовал, что мои предубеждения только усилились. Он был человеком, готовым лгать и скрывать. А связующим звеном, как я понял, между теми давними смертями (или смертью) и исчезновением моих детей, между домом в Шеноне и особняком в Гурдон-сюр-Луп, между Ле Бревом и его бывшим коллегой Элореаном, связующим звеном была старая женщина, которую я пока так и не смог увидеть.