Криминал под софитами

Елистратов отрицательно покачал головой.

– Условия в пансионате были действительно суровые, я бы сказал, спартанские: простая здоровая пища строго по расписанию, маленькая комнатка на двоих, скромная одежда – обычные джинсы, свитера и футболки, никаких брендовых шмоток, никаких дерзких юбок, вызывающих платьев, каблуков и прочего. Плюс полное самообслуживание и регулярный физический труд на свежем воздухе. Они там сами себе морковку выращивали и цветники разводили, представляете? А Ланка-то всю жизнь была уверена, что круассаны на деревьях растут, а морковка – на полках в супермаркете. И чувствовала она себя там как в монастыре строгого режима. Дома-то как было? Захотела в час ночи творожный пудинг – ей принесли творожный пудинг. Если в чашку с чаем попала хоть одна чаинка – чашка демонстративно выплескивается на пол прямо на глазах у горничной. Постельное белье извольте ей менять каждый день, как в пятизвездочном отеле. Пойдет в душ – сразу орет, что полотенце жесткое. Учует запах чужого парфюма – визжит, что у нее аллергия, хотя от самой иногда разит, как из парфюмерного магазина. В общем, если перечислять все ее закидоны…

– Да уж, – глубокомысленно вставила я, чтобы поддержать разговор.

– А какие душераздирающие письма она писала из этого пансионата! Что зимой она мерзнет под тонким одеялом, что матрас жесткий, суп жидкий и его мало, что подъем аж в шесть утра, потом холодный душ и пробежка по парку в любую погоду. И что безумно много предметов и по каждому безумно много задают. А новая жена отца, Маша, оказалась человеком очень добрым и чутким. И несмотря на все Ланкины выходки, на все, что ей пришлось вытерпеть от падчерицы, пока та не укатила в Швейцарию, Маша чуть не плакала, читая эти письма. И когда закончился учебный год, она уговорила отца вернуть Ланку домой. Только Ланка вернулась очень обиженная. Она не могла простить отцу, что он подверг ее таким суровым испытаниям. А к Маше никакой благодарности не испытывала. Эгоистка, самая настоящая эгоистка!

– Так что же, взаимопониманию с отцом пришел конец? – уточнила я.

– Да, получается, что так, – подтвердил Елистратов. – Никто больше не мог найти к ней подход. Над Машей она откровенно издевалась. Что бы та ни предлагала – сразу кричала «нет», даже не дослушав. Маша понимала, что на роль матери претендовать не может, поэтому попросила Ланку называть ее просто по имени, а та в ответ начала изгаляться: «Могу даже звать тебя бабушкой, если тебе так больше нравится. А если ты против, давай я буду звать тебя тетя Маша». А от ревности к отцу она просто с ума сходила: скрупулезно подсчитывала, сколько раз на день он звонит ей, а сколько – жене, сколько раз улыбается ей и сколько – Маше. А поскольку отец старался беречь семейное счастье и избежать ошибок прошлого, то жену он вниманием не обделял, так что счет был не в пользу Ланы. Помню, как однажды сестра устроила грандиозный скандал из-за того, что отец отказался купить ей зимние сапоги на высоком каблуке. Ланка вопила, что ему жалко тратить на нее деньги, а на жену – всегда пожалуйста. И хотя отец битый час доказывал, что дело не в деньгах, просто подростку вредно носить такую обувь, она ничего не хотела слышать, только кричала всякие гадости о Маше, так что отец в конце концов отхлестал ее по щекам.