И вдруг с новой силой ощутил опоясывающую бритвенную боль в пояснице. Он долгим остановившимся взглядом посмотрел на сального подонка. Тот самодовольно ухмыльнулся, обнажив жёлтые клыки, хлебнул допинга.
– Работа чистая. Фирма гарантирует, бля!
Игорь сглотнул ком, прикрыл повлажневшие глаза, судорожно вздохнул, выдавил:
– Сам ты пидор и… петух позорный, – убийственное словцо вспомнилось внезапно, вдруг, из какой-то киношки про зону.
Кабан хрюкнул, взвился. Игорь успел вскочить, перехватить железный стул, выставить ножки-рогатины и сделать выпад. Пластмассовый набалдашник ножки влепился борову в нижнюю челюсть. Тот охнул и отпрянул.
– Э, хватит. О дэлэ гаварим. Нэ можэшь трэзвых бить, нэ вскакивай.
– Я? Я не могу? – с горестным изумлением просипел бугай, держась за челюсть. – И-и-эх! Да я ему, если бабок не будет, нос по харе размажу и яйца отшибу, пидору!
Когда закончили с письмом, горец спросил:
–
Э, кушат будэшь?–
Нет, – отрезал Игорь, подавляя тошноту.– Канэшна.Нэ нада многа пыть. Врэдна.
Игорь поймал себя на том, что смотрит неотрывно на цветастую бутылку «Чио-Чио-Сан», дёрнулся, отвёл взгляд.
– Я спать хочу.
–
Иды.Врэма ест.Хвостатый педик сверкнул глазками, погрозил кулачищем.
– Гляди, фраер, только тронь чё-нибудь!
Игорь вернулся в подполье уже как в родной угол. Поэт запер за ним дверь. Он присел на раскладушку Поёжился. Вытащил из-под себя одеяло, присмотрелся – вроде чистое, приличное. Укутался и начал согреваться.
Спустя минут пять наверху загремели ворота, в гараж въехала машина, ещё раз громыхнуло железо и всё стихло. Игорь скинул одеяло, прошёл, открыл верхний ящик с вермутом – там блестели головками ещё пять бутылок. Он аккуратно свинтил пробку, нижнее оторвавшееся колечко сразу отодрал и спрятал. Вернулся к лежанке, укутался и начал пить-прихлёбывать терпкий ароматный напиток, вливая в организм бодрость, тепло и воспоминания.
Примерно через час, когда литровая бутыль опустела, Игорю было уже хорошо и терпимо. Он отыскал среди коричневых железных банок с кофе
Он трясущимися руками навинтил пробку, всунул ставший розовым белый «вермут» в коробку, прилёг на раскладушку. Вспомнилось лицо одного солдата в армии, которому при Игоре отбивали почки – его потом комиссовали…
Мешал свет. Игорь с трудом встал, вскарабкался на четвереньках по лестнице, вывернул лампочку – обожжённые пальцы чуть отвлекли на себя боль. На ощупь вернувшись, Игорь как был, в брюках и рубашке, завернулся в одеяло с головой. Полежал, скорчившись, в тёмном одиночестве тихо минуту, другую, третью…
И – заплакал.
Зоя, прочитав дурацкую записку, плюнула с облегчением и со злостью: кретин пьяный! Его стиль.
Муж любил выверты, фантазия его границ не знала. Он порой такое выкамаривал – убить мало. Ещё в студенчестве – Зоя знала по его рассказам – Игорь как-то накануне перед экзаменом по ненавистному немецкому пришёл к немке и, как бы давясь слезами, пролепетал: мол, врач подозревает у него рак почки и сегодня надо срочно лечь на обследование. Сердобольная немка сама прослезилась и нарисовала несчастному молодому человеку в зачётке «хор». Она хотела даже «отл», но Игорь воспротивился, заскромничал. При встрече осенью Эльвира Эрнестовна испытала безумный приступ радости, узнав, что-де диагноз жуткий не подтвердился.
В другой раз в аналогичной ситуации Игорь подкатил к преподавательнице политэкономии Кате, молодой субтильной дамочке с наивными голубыми очами. Для надёжности аферы он из бланка старой телеграммы и свежеотпечатанного на машинке текста состряпал горестное послание:
А с ней, с самой Зоей, какие фортели выкидывал Игорь? Ездили раз, ещё в медовый период семейной жизни, в Болгарию на Золотые Пески. Вскоре после возвращения – письмо из Болгарии, Зое. Странно. Она на всякий случай скрыла его от мужа, потом распечатала: