Криминал-шоу. Повести

Игорь побагровел.

– И чего это вы в мои яйца вцепились? Один отобьёт, другая расплющит! Свои яйца поберегите… убогие!

Лора, против ожидания, хмыкнула:

– Хм! Мне яйца поберечь?.. А ты ничё мужик, с приколом. Жаль только – лох лохом.

Она ещё похлебала травяной настойки, зажала почти ополовиненную бутылку в когтях, вскарабкалась к выходу, исчезла, бросив напоследок:

– До встречи, убогий!

Игорь опять на какое-то время погрузился в полузабытьё-полудрёму.

Когда за ним пришли, было семь вечера. Он по приказу жирного выбрался из норы, щурясь, мигая, присел на стуле посреди гаража – как на суде. Все его новые знакомые находились в сборе. Поэт, подставляя ему стул, ободряюще сжал плечо: держитесь! Лора пьяно кривилась, постукивала стеком по своей сиреневой коленке, подмигивала, прикладывалась к фужеру, Пидор, злорадно лыбясь, смотрел на жертву, мял-разминал свои толстые пальцы. Горец сидел на стуле-троне, невозмутимо посасывая мундштук. Он первым разомкнул уста.

– Э, дэнэг нэт. Пачэму?

– Да я ж говорил, предупреждал – нет у нас таких бешеных денег

– Что дэлат будэм?

– Что, что… Пошутили и хватит. Мне домой пора.

– Домой! – фыркнул Толстый, хохотнул утробно. – Твой дом теперь – конверт, гроб по-вашему. Пора, Карим?

Бородатый молчал. У Игоря вспотели ладони. Подала голос Лора:

– К-каримчик, я вот чего думаю… Ещё время чуть имеется. Надо овцу его напугать. Давайте пошлём ей приветик от него, а? Часть тела в натуре, а? Ха-ха-ха! Самую любимую её часть, а? Представляете, откроет конверт, а там – любимый толстый орган родного мужика, а? Эй ты, убогий, он у тебя толстый, орган-то?

Она в восторге от своей затеи закатилась заливисто, ногами затопала.

Горец впервые усмехнулся, блеснув золотом, протянул княжескую длань, потрепал одобрительно профуру за острую скулу

– Э, правильна. Толька нэ нада так жэстока. Для мужчины бэз этава – смэрт. Мы палэц ей пашлём.

– Мизинец! – вскочил хряк, потрясая своей увечной лапой. – Чего это, у меня не хватает мизинца, а у него навалом. Мизинец!

Игорь апатично слушал этот бред, стараясь уверить, успокоить себя – покуражатся и перестанут.

У него волосы начали шевелиться на голове, сердце скукожилось, когда боров сбегал и притащил с улицы круглый чурбачок, большой топор-колун, алюминиевый таз. Пока он возбуждённо суетился, Вадим из своего угла тихо попросил:

– Карим, может, не надо? Не надо, Карим, а?

Карим промолчал, а Лора вскочила, бросилась к парню, повисла на шее.

– Вадик, ты чего? Тебе жалко его? Этого мужика убогого жаль? Да наоборот – жив останется. Ему же лучше делаем!..

Потом братец с сеструхой подступили к Игорю, ухватились. Он затрепыхался, забился, замычал от бессилия. Жирный саданул его кулаком по темени, и, став вялым, пластилиновым, Игорь словно со стороны наблюдал: ему перетянули запястье левой руки шнуром, вытянули мизинец на чурбачок-плаху в тазу, Лора, отвоевав топор, прицелилась и, прикусив от старательности и удовольствия губу-ниточку, легонько тюкнула. Мизинец отскочил, как сухой гороховый стручок. Крови вылилось немного. Карим неспешно вывалил из вазочки бананы, набулькал в неё «Плиски»», протянул палачам. Лора догадалась, схватила руку Игоря, сунула раной в коньяк…

Потом – сколько прошло времени, Игорь не понимал – он плавал, медленно кувыркаясь, в какой-то вязкой жиже, его тошнило. Вдруг увидел Вадима – тот, смочив чем-то жгучим рану, бинтовал руку, успокаивал:

– Ничего, ничего, потерпите. Главное, чтобы заражения не было. Может, коньяку дать?

– Нет, не хочу, не буду, – почему-то отказался Игорь.

Поэт наклонился к нему, прошептал:

– Завтра мы все рано уедем до самого обеда. Одна старуха останется. Эту дверцу подденете снизу. Гаражные ворота только изнутри будут заперты, на перекладину. Бегите. Только, не домой. До ночи спрячьтесь. Мы здесь – последний день. Поняли?

Игорь молча кивнул.

VI

Зоя никак не могла усидеть на месте.

Она лихорадочно металась по квартире: из комнаты на кухню, из кухни в ванную, выскакивала на лоджию – бессмысленно смотрела минуту-другую на зловеще-кровавую физиономию луны. Оказываясь снова в комнате, Зоя старательно уклоняла взгляд, не смотрела на кровавый целлофановый ком, лежавший на письменном столе. Потом пересилила себя, спрятала мёртвый мизинец мужа в пакет, отнесла и засунула зачем-то в морозильную камеру холодильника – рядом с говяжьими костями, двумя пачками масла и минтаем.

Так, теперь – думать, думать и думать. Сперва она загорелась было сразу звонить по 02, но тут же себя одёрнула: ишь, начиталась в юности Юлиана Семёнова да насмотрелась сусально-сказочных «Знатоков» по телевизору. Нет, на милицию надежды мало. Надо искать деньги. Где? Как?..

Чуть лишь забрезжил за окном равнодушный рассвет, план в общих чертах у Зои обрисовался. Первым делом она выскребла из сусеков все наличные. От получки с отпускными осталось тридцать тысяч да от старых запасов, от Игоревых отпускных, сохранилось пять тысчонок. Зоя выпотрошила даже сумку, с какой на огород ездили, но там уж и вовсе мелочь завалялась – меньше сотни.