Криминал-шоу

А вдруг он выкарабкается? Что если еще не финита ля комедиа?.. Как быть, если это только новое предупреждение свыше, последнее, грозное? И впереди еще - двадцать! тридцать! сорок лет!.. Конечно, первым делом - не пить. Хватит, отпил свое. Нутро все сгорело-сгнило, мозги, он чувствует, все сильнее разжижаются, можно и вообще одебилиться. Да и теоретически Игорь давно уже осознал, и не только в больнопохмельном состоянии: спиртное ничему не помогает, не делает жизнь беззаботнее, не успокаивает душу. Наоборот.

Нет, всё: не пить и - работать, пахать и пахать.

Сделать книгу Устроиться хотя бы в газету корреспондентом... Ремонт вон в квартире пора начинать... Да и личную эту самую жизнь пора окрасивить... Эх, Игорь, Игорь - Игорь Александрович! Ведь все молодые годы свои читал журнал "Юность", питался ее рафинированной молодежной прозой, призывающей безжалостно бросать запутанное прошлое и настоящее, мчаться в неведомые дали, на новые места, начинать новый отсчет судьбы. Да и правда - это самый лучший выход: собрать чемоданишко и махнуть куда-нибудь в Сибирь, в районную газетку где-нибудь в тайге, вдохнуть свежего воздуха, омолодиться душой и телом. Грызть кедровые орешки, ходить на медвежью охоту, влюбиться в дочку лесника - в какую-нибудь Олесю...

Игорь мечтал, но помнил в глубине сознания, что мечтает и что вряд ли решится на такой подвиг. А вот более реально: убедить себя всерьез и по-настоящему, что с Ариной все кончено, что они никогда не соединятся, что образ ее со временем потускнеет, голос сотрется в его памяти, запах забудется, и будет лишь теплая легкая грусть просыпаться в душе при случайном воспоминании об Арине. Благодарная грусть, такая же сладкая, как при воспоминаниях о Гале, Лиде, Маше, Лене и еще двух-трех девочках, девушках и женщинах, которых в свое время Игорь любил счастливо, всерьез, и, расставаясь с ними, думал, что не переживет этого... Пережил.

Итак, заглушить поскорее тягу к Арине, вернуться в семью, попробовать склеить разбитые отношения, пожалеть Зою. Глядишь, и все вернется на круги своя: они с женой доживут свой век мирно, в согласии, спокойно, пусть без бурных чувств, но в крепкой супружеской дружбе... Мало ли таких семей!

Эти благочестивые постные мысли упаковали мозг, утянули-погрузили Игоря в темный омут сна. Ему снился щекотный, греховный, тревожно-стыдный сон. Будто лежат они с Зоей на своём родимом раскладном диванчике, на белоснежных простынях, - голые, ласковые, только что испытавшие радость сближения. И тут Игорь видит: здесь же, в комнате, на раскладушке лежит, укрывшись, Арина и с тоской, со слезами смотрит в их сторону. У Игоря сжалось сердце, но он боится, что жена заметит его интерес к Арине. Вдруг Зоя приподымается, машет Арине рукой, зовет: иди, иди к нам, не бойся! Та встала, тоже обнаженная, прикрывая руками груди с нежными совсем детскими сосками и пуховый треугольничек внизу живота, скользнула в ним под одеяло, прижалась к Игорю, затомила горячим телом...

- А?! - Игорь привскочил от прикосновения к плечу. Над ними склонился поэт.

- Вставайте, зовут обедать.

Игорь протер глаза, сел, надел очки, глянул на часы - пять пополудни. Криво усмехнулся:

- Что, в этой конторе перед смертью еще и кормят?

Вадим грустно на него глядел.

- Как же это вы не сбежали, а? Такой шанс был.

Игорь безнадежно махнул рукой: чего уж теперь языком бить.

В гараже было пусто. Игорь подошел к раковине в углу, сполоснул студеной водой руки, лицо, прополоскал зубы, потер их пальцем - совсем его в свинью здесь превратили. Вадим повел его к гаражной двери, распахнул ее. Ну да, конечно, что ж теперь глаза заматывать, коли пленник уже двор видал. Был солнечный тихий вечер. Тварь цепная сверкала злобным взглядом из будки, высовывалась, но Вадим окриками загонял ее обратно. Игорь, проходя мимо "мерседеса", заглянул в зеркальце: мама моя - бомж бомжем. Пригладил слегка волосы. Вдруг повернулся к поэту.

- А сейчас нельзя? Только б на улицу выскочить...

Вадим покачал головой, кивнул на дом. Из окна веранды на них пристально смотрел жирный.

Поднялись на крыльцо, вошли в дом, скинули туфли у порога, ступили в просторную комнату. Вся банда была в сборе. Даже старуха ведьма то и дело шаркала из кухни, добавляла к уставленному столу новые тарелки и чашки. Обстановка в доме стандартная, но ценная: сервант с бронзовым декором, стол и стулья с гнутыми ножками, телевизор "Тошиба", видик, музыкальная горка "Маде ин...", ковры на полу, на двух стенах, занавеси на окнах из странного, темно-синего, тюля в крупную клетку, словно решетки. Окна выходят во двор.

Все уже сидели за обширным столом. Посередине горец, без очков, без пиджака, в белой рубашке. По бокам от него - братец с сестрой, трезвые, скучные, с отвислыми губами. Два стула - свободны. К трапезе еще не приступали.

- Э, прахади, дарагой. Пращальный абэд кушать будэм.