«Криминалистический экстрасенс» Вольф Мессинг: правда и вымысел

Сразу после войны из сибирской ссылки в Польшу вернулись двоюродные братья Вольфа, Йосек и Лейзе Мессинги. Они, как я уже сказал, жили в такой глуши, до которой слава их родича не докатилась, и ничего о нем тоже не знали. Из Польши они вскоре уехали в Бруклин. Сам Вольф Мессинг в Гору Кальвария никогда не писал и оттуда о нем никто не справлялся.

Основатель местного музея и летописец Горы Кальвария, отставной директор гимназии Эдвард Махроцкий, написал мне:

«Ни в отделе записей актов гражданского состояния, ни в списках учеников местных школ я нигде имени Вольфа Мессинга не нашел. Но тем не менее, моя жена и я хорошо помним одно его интересное и удачное выступление в нашем городе. Он дал тогда сеанс гипноза и телепатии. После войны я никогда ничего о нем не слышал».

Польский писатель, автор научно-популярных книг, он же председатель Общества обнаружения подпочвенных вод, Лех Эмфазы Стефанский из Варшавы в соавторстве с Михаилом Комаром выпустил в 1983 году книгу «От магии до психотроники». Разбирая всякие «сверхъестественные явления», авторы пишут обо всех известных польских медиумах нашего времени. Вольф Мессинг в их книге упоминается один — единственный раз в следующем контексте: «Теофик Дадашев, студент университета в Баку, считается после смерти Вольфа Мессинга в 1974 году, лучшим в мире приемником телепатии».

На мой запрос, почему он уделил так мало места своему столь славному земляку, Стефанский, родившийся в 1928 году, ответил, что ввиду своего возраста до войны слышать о Мессинге не мог, а после войны он в Польше никогда не встречал какого бы то ни было упоминания о нем. Только от меня он вообще узнал, что Мессинг родился под Варшавой [Góra Kalwaria] и до 1939 года жил в Польше. Произведения Хвастунова Стефанский не читал.

Получается, что на Западе лишь читатели «ПСИ» да некоторые эмигранты из СССР знают, что был на свете такой Мессинг.

* * *

Странным образом во всем, что прикасается к феномену Вольфа Мессинга, трагическое шагает в обнимку со смешным, предлагая на выбор: хочешь — плачь, хочешь — смейся до слез.

Жила в Москве скромная журналистка Татьяна Лунгина. Случилось так, что она подружилась, почти сроднилась с Вольфом Мессингом, искренне в него поверила, как в «человека не только необычайной судьбы, но и загадочной души, с мистическими всплесками, до сих пор окутанными ореолом таинственности и легендами».

«В течение двадцати лет, — пишет она, — я, чья жизнь проходила бок о бок с жизнью Мессинга, вела скрупулезные записи всех мельчайших обстоятельств жизни, самых мимолетных впечатлении, хоть как-то относящихся к жизни Вольфа Григорьевича… Ведь не секрет, что его знали многие сотни людей во всем мире… Восторженные и правдивые рассказы, передававшиеся из уст в уста, постепенно обрастали фантастическими выдумками и превращались в россказни… Очистить образ и историю жизни Вольфа Григорьевича от таких домыслов и было одной из задач этой книги».

Книга, о которой говорит госпожа Лунгина, написана ею после смерти Мессинга и после того, как она в конце семидесятых годов эмигрировала в США. Там госпожа Лунгина, послушав совета друзей, решила «создать эффектный и броский бестселлер».

Однако для бестселлера двадцатилетних скрупулезных записей оказалось маловато, и автор — очевидно, чтобы наилучшим образом очистить образ и историю жизни Вольфа Григорьевича — решила обогатить собственный текст, вставив в него чужой: все то же немеркнущей славы сочинение Михваса, который к тому времени тоже окончил свой жизненный путь. Ни словом не упоминая о подлинном авторе, госпожа Лунгина придала сочинению Михваса лишь несколько иную форму, форму личных рассказов Мессинга.

Итак: во время отдыха у моря он вдруг разражался многочасовыми монологами о чудесах, сопутствовавших его жизни, о путешествиях по всему миру, о встречах со знаменитыми людьми нашей эпохи. Монолог свой он сопровождал длинными научными рассуждениями…

А его слушательница все это потом записывала слово в слово. Задача не из легких, если учесть, что, как признает госпожа Лунгина, «Вольфа Мессинга было трудно понимать. Русским он владел неважно, а потому приходилось напрягать внимание, чтобы пробиваться сквозь языковую неразбериху».

Кстати, ни Хвастунову, ни госпоже Лунгиной не пришло в голову узнать у Мессинга, на каких языках он объяснялся с мировыми знаменитостями, — ну, например, с тем же Махатмой Ганди. По-польски? Или на идиш?

Ценой больших усилий и жертв удалось автору накопить средства и найти русское издательство, готовое опубликовать книгу. В конце концов она вышла — и оставалось только ждать восторженных отзывов и договоров на иностранные переводы.

Но получилось все, как в известном анекдоте о русской семье, которая прибыла в США без знания языка и, не умея разобрать что к чему, долгое время питалась консервами для кошек и собак.