Криминалистика по пятницам

Но нет, они просто перемывали косточки знакомым, в том числе и Лешке. Помянули все его последние романы, обсудили, с тонким психологизмом, сначала причины его патологической любвеобильности, потом – причины его патологического матримониального постоянства, отметив, что ни одной юбки Леша не пропустит, но из дому в пампасы совсем уж не рвется, как-то совмещает. И Ленка может быть уверена, что ее муж никогда не бросит. Хотя в последнее время я что-то не слышу про его романы; зато дела семейные у него с уст не сходят. Теперь он играет в Папу с большой буквы. Активно взялся за воспитание деточек, наверстывает упущенное за долгие годы следственной лямки.

Под монотонные речи мужчин я выглянула в окно. На улице уже совсем стемнело; и Синцов тоже посмотрел в окно, а потом на часы и потянулся.

– Спасибо вам, ребята. Вернули к жизни. Уже опять чертовски хочется поработать.

Мы с Сашкой понимающе улыбнулись, и я боднула Синцова в плечо.

– Может, останешься, Андрюша? Чего тебе тащиться через весь город на ночь глядя? Вот-вот мосты разведут.

– Ну, теперь для таких, как я, всегда есть вантовый. А потом, – он встал между нами и приобнял нас, сидящих, за плечи, – устал я, ребята, ночевать не дома. То в кабинете сплю. То лень на пару часов домой переться, вот и кемарю в машине… Спасибо вам, конечно, мне у вас хорошо. Но все-таки двину восвояси.

Надев пиджак и подойдя к двери, он привычно проверил в карманах наличие ключей от машины и удостоверения, а потом вдруг строго спросил меня:

– Тебе Катушкин звонит? Интересуется про убийства с отчленением голов?

Я растерянно кивнула.

– Вот и мне звонит, – сказал Синцов. – Ну, пока.

И он уехал.

А мы с Сашкой сидели в нашей уютной кухоньке, вдыхая горьковатый ночной воздух, подкрашенный тонким ароматом сваренного и уже выпитого кофе, и смаковали послевкусие мирной посиделки.

– Сашуля… Вот почему Синцов бобылем живет? Умница, симпатичный, настоящий мужик… Столько женщин вокруг неустроенных, да вот хотя бы в ГУВД у них, почему никто из них его к рукам не прибрал?

Муж отвел глаза от последних светящихся окон в доме напротив и повернулся ко мне, на губах его играла какая-то двусмысленная усмешка.

– Женщин много, говоришь? А скажи мне, какой из них тебе не жалко было бы отдать Синцова?

– Ты что?! – Я возмутилась. – Ты что, думаешь, я его нарочно при себе удерживаю? Сашка! Ты ревнуешь, что ли? Уж от тебя не ожидала, ты же умный человек! Он мне друг!

Сашка рассмеялся, уже не сдерживаясь.

– Ишь как ты разошлась! – Он притянул меня к себе, погладил по голове. – И почему я тебя так люблю? Сам иногда удивляюсь.

– Так ревнуешь?

– Нет. Я имел в виду другое. Какую из известных тебе неустроенных женщин ты видишь рядом с Синцовым? С кем ему будет хорошо?

Сашка, как всегда, попал в точку. Перебрав мысленно всех знакомых кандидаток, я вздохнула: могу поклясться, ни одна из них ему не суждена. И не в них дело, а в нем. Так что, боюсь, до конца дней Синцов обречен ночевать на чужих диванах и кофе с коньяком пить в гостях, посматривая на часы. Сейчас я испытывала к нему болезненную нежность и жалость, особенно из-за того, что плечом ощущала мягкую Сашкину спину. Мы вдвоем, и того же непередаваемого чувства теплой близости родственной души я искренне желала своим друзьям, и Андрюхе в первую очередь; пусть и у него все будет так же, как у нас с Сашкой…

Синцов позвонил мне в субботу утром, на следующий день, когда я потягивалась в постельке, щелкая пультом и скача по всем телеканалам вместо зарядки, и еще не отошла от болезненной нежности, ему адресованной. И сказал только два слова:

– Ну, Маша!

И повесил трубку.

У меня внутри похолодело. Интонация, с которой эти два слова прозвучали, а главное, эти безжалостные короткие гудки в трубке, по-моему, могли означать только одно: я чем-то так нагадила Синцову, что он даже не считает нужным со мной объясниться и навсегда вычеркивает меня из списков живущих, забыв про наше боевое прошлое, про то, что когда-то был ко мне неравнодушен, и про то, какие хорошие вещи вчера говорил мне в минуты душевного расслабления.

Выходные прошли в атмосфере мрачных предчувствий. Нехорошие мысли об отчлененных головах, предсказанных Катушкиным, перемежались с пугающими соображениями о том, чем я насолила Синцову. Мой номер он, видимо, сразу после телефонного крика души загнал в «черный список», дозвониться ему за объяснениями я так и не смогла, а потом гордо плюнула с видом «не больно-то и хотелось», но кошки на душе скребли.