Криминалистика по пятницам

Ближайшие дома располагались в полукилометре от островка асфальта; Мигулько объяснил, что островок заасфальтировали, чтобы поставить на нем мусорные пухто, но еще не успели их привезти. Кто-то же, однако, уже поспешил использовать данную территорию по назначению: утром собачники, облюбовавшие пустырь под коллективную собачью уборную, не могли сдержать своих питомцев, те, независимо от породы и размеров, рвались к одиноко стоящей на площадке для пухто картонной коробке, рычали и выли на все лады. Поскольку детективы любят все, владельцы собак единогласно постановили, что в коробке не что иное, как расчлененный труп. Прибывший по вызову участковый, даже и не обладая чутким собачьим носом, все же унюхал доносящийся из коробки характерный запах, предвещавший нашему району очередной безнадежный «глухарь». Плюс соображение о том, что обычный, некриминальный мусор, пусть даже и вонючий, утрамбованный в коробку из-под техники, вряд ли будут так тщательно уклеивать со всех сторон скотчем и переть за тридевять земель.

Принюхавшись и взвесив все «за» и «против», участковый призвал на помощь убойный отдел. Те, прибыв на площадку, повели носом и послали за дежурным следователем. Короче, бабка за дедку, дедка за репку…Тут и мы приехали.

Естественно, почти все присутствующие – мы с Горчаковым, Лева Задов, участковый, оставшийся ждать развязки, криминалист с фотокамерой и кофром, постовой для порядка, и больше всех – бессменный начальник нашего убойного отдела Костя Мигулько – тихо надеялись, что в коробке окажутся, к разочарованию разве что двух собачников, набившихся в понятые, останки какого-нибудь разделанного животного – например, лося, добытого на охоте, но не довезенного в съедобном виде до родимой кухни, или свиньи, откармливавшейся на городском балконе и помершей от неизвестной болезни.

И, конечно, ключевой фигурой в распознавании останков человека либо животного являлся наш уважаемый айболит – Задов, который с большим достоинством, не торопясь допивал пиво, а мы все смотрели на него, как на пророка. Наконец он осушил последнюю каплю в сосуде, передохнул, огляделся, ища, куда бы пристроить пустую бутылку (участковый тут же ринулся и принял посуду), и мы поняли, что можно начинать.

– Ну давай уже, приступай, – кивнул ему Лешка.

И Лева приступил. К сожалению, как только разрезан был скальпелем скотч, обматывавший картон, и коробка аккуратно раскрыта, наши надежды на свинью или медведя растаяли, как дым. Конечно, это была расчлененка, классическая. Голая человеческая спина, босые ноги, которые невозможно спутать с медвежьими лапами… Распавшиеся стенки коробки изнутри были украшены, словно восточными узорами, затейливыми потеками крови. «Глухарь».

Лева, сидящий на корточках над распустившейся, подобно зловещему цветку, коробкой, поднял голову и поочередно посмотрел каждому из нас в глаза.

– Чего тут время терять? – сказал он. – Надо в морг везти и там осматривать.

Он был прав; описание обстановки заняло в протоколе три строчки, здесь оставались опера, которые готовы были стартовать на поквартирный обход ближайших домов, а полноценный осмотр содержимого коробки целесообразнее было делать в морге, положив труп не на асфальт, где каждый день гуляют собачки, а на секционный стол в специально отведенном для этого месте. Чем меньше посторонних микрочастиц окажется на трупе, тем лучше.

В специально отведенное место поехала я. Так получилось, что у Лешки вдруг нашлись какие-то неотложные дела, а мне надо было отвлечься, и лучшего места, чем морг, придумать для этого было трудно.

Только я ступила под холодные своды городского приюта мертвых, как сразу на мою душу пролилась благодать. Между прочим, все эксперты-танатологи, кого я знаю, удивительно молодо выглядят; тут явно есть какой-то фокус с энергетикой. Следователи, даже юные, еле ноги таскают, а эксперты порхают, как бабочки.

Криминалист со своей фототехникой остался на улице перед моргом – покурить. Задов отправился искать свободную секционную, чтобы там расположиться с нашей находкой. А я постояла немного в коридоре и пошла на зычный голос экспертриссы Марины Маренич, доносившийся из морговских глубин.

Возле секционной, откуда вперемежку с судебно-медицинским текстом неслись замысловатые трехэтажные рулады в исполнении мелодичного женского голоса всем известной матерщинницы, кандидата медицинских наук, эксперта высшей категории Маренич, а в паузах слышался малоразборчивый писк оппонента, толпились лаборанты, эксперты и санитары общим числом около десяти. Они с интересом прислушивались к происходящему и оживленно комментировали особо удачные пассажи, которые, по цензурным соображениям, приведены быть не могут. Я вклинилась в самую гущу наблюдателей и немедленно была введена в курс дела.

– Маринка там девчонку прокуратурскую строит…

– Помнишь, она мужика вскрывала, разборки с мужем любовницы, тот его ножом в грудь и еще половой член ему отрезал…

– Потерпевшего «скорая» увезла, а член милиция изъяла, он у них три дня пролежал, а потом сюда прислали, к трупу…