Криминальная империя

– Ладно, ладно, – вдруг стал серьезным Испанец. – Не кипешись. Я добра не забываю. И не врал я тогда тебе. А насчет сегодня, – он кивнул назад, – то ты меня тоже понять должен. Я тебя как честного мента уважал, как человека с принципами. А вдруг ты сюда попал, потому что среди своих ссучился, браткам продался, вдруг ты теперь с гнильцой? А ты все тот же, правдолюб и правдоруб.

Игнатьев промолчал, но в душе у него странным образом потеплело. Не ожидал он такого от уголовника. В коридоре послышалась команда к приему пищи. В камере сразу всполошились, загремели посудой, выстраиваясь в колонну по одному около люка в двери.

– А если честно, то шепнули про тебя уже. Тебя еще не привезли, а мне уже шепнули.

– Быстро! Интересно, кто такой проворный?

– Ну! Тебе этого знать не нужно, у нас свой телеграф работает. Между прочим, знаю и почему тебя сюда засадили.

– А вот это уже интересно!

На стол перед Испанцем и Игнатьевым поставили по тарелке каши и по кружке не очень душистого чая.

– Мир тут маленький, – усмехнулся испанец, беря ложку, – жизнь скучная. Вот «радио» и пользуемся. Где случилось, что случилось, с кем случилось.

– Почему случилось, – добавил Игнатьев.

Испанец поперхнулся кашей и долго кашлял вперемешку со смехом.

– Что значит, профессия человека калечит, а? – наконец выговорил он. – Н-да-а! Так, значит, это твоих родственников дом сгорел? А следаки, выходит, ничего умного не придумали, кроме как все на тебя навесить? Ничего в вашей системе не меняется!

– Тут все гораздо сложнее, Испанец, – проворчал Игнатьев, машинально поедая кашу. – Кто-то хочет все представить как несчастный случай. А я уверен, что это убийство. Вот такая вот хреновина. Восемь человек в одном доме и одним махом. Причем двое детишек: девочка годовалая и мальчонка лет четырех.

Испанец перестал есть и уставился на Игнатьева. Игнатьев воспринял этот взгляд по-своему.

– Что таращишься? Неприятно слушать? Ничего, послушай! Ты-то, конечно, вор, ты себе руки мокрыми делами не пачкаешь. А вот кореша твои, те, с кем зону вместе топтал, водяру на малинах жрал, вот они такое запросто делают. И никого не щадят! Ты говоришь, что в нашей системе ничего не меняется, а в вашей? В вашей много чего изменилось? Понятия у вас, законы у вас воровские! А детей-то за что? Ну, пусть мой брат в милиции работал, пусть с ним за что-то посчитались за прошлые дела, пусть за нынешнюю его работу убили. Так жену-то за что, стариков, тестя и тещу, за что? А женщин с младенцами? Ты мне на это ответь, Испанец! За что такая кровища течет?

Лицо Иваньеса дернулось, но он промолчал. Игнатьев заметил, что в камере воцарилась странная тишина. «Вот еще не хватало, – подумал он со злостью, – перед уголовниками истерику закатил, им в жилетку плакаться начал». Но остановиться было уже трудно, потому что надо выговориться, выплеснуть накопившуюся боль.

– Я тебе вот что скажу, Испанец. Если твои сявки меня ночью не зарежут, если я отсюда выйду, то я тех, кто это натворил, все равно найду. Жить не буду, но я их найду!

– Ладно тебе, – не поднимая глаз и потягивая теплый чай из кружки, – сказал Испанец. – Никто тебя резать не будет, я сказал. Спи спокойно.

Глава 10

Иван Трофимович Пугачев вернулся гораздо раньше, чем предполагал Черемисов. И одно из дел, которым ему пришлось срочно заняться, – это разобраться с задержанием Игнатьева. Он долго молчал, барабаня пальцами по столу, и смотрел на подшитое в деле постановление о задержании гражданина Игнатьева Зосимы Ивановича.

– Давай-ка, Володя, еще раз, – наконец сказал Пугачев. – Что-то я с первого раза не совсем понял ситуацию. Значит, он заявился ночью на пост ДПС и стал требовать сведений о преступниках, которые сожгли дом Никольченко.

– Не то чтобы требовать, – засмеялся Черемисов, – он стал задавать вопросы о том, кто в тот день дежурил на посту, что видел и тому подобное. Полицейские заподозрили неладное и попытались его задержать. А он оказал сопротивление. Что я мог в этой ситуации предположить, Иван Трофимович? Если бы не его попытка скрыться, то его желание вмешаться в ход расследования под маской убитого горем родственника я бы еще понял. Вот я его и задержал до выяснения обстоятельств дела. Согласитесь, что убийство в доме было каким-то спонтанным.

– Почему ты сделал такой вывод? – заинтересовался Пугачев.

– Возьмите любую банду, любых грабителей, да хоть шпионов возьмите. Все действуют по принципу наименьшего воздействия. Быстро напасть, сделать свое дело (убить ли, ограбить ли) и быстро исчезнуть. Чем меньше народу при этом присутствует, тем лучше, тем меньше возни и меньше опасность. В таком ключе все и планируется. А тут мы имеем дело с преступлением, совершенным спонтанно, либо с трагической случайностью, в результате которой у преступников с самого начала все пошло наперекосяк. Вы какую сторону принимаете?

– Если рассуждать так, как ты, то получается, логично рассуждаешь, – согласился Пугачев, – но в этой логической схеме я что-то не нахожу места Игнатьеву.