Криминальная империя

Допросы Пугачев вел вяло. Большую часть поручал Черемисову, потому что не видел никакого положительного результата. Обязаны были допросить всю смену на ферме, вот и допрашивали. Сейчас перед ним сидела женщина лет пятидесяти, пышнотелая, румяная. Работала она на ферме завхозом, в хозяйстве с первого дня, но отвечала на вопросы скупо и неохотно. И уж совсем не к месту после каждого ответа прикладывала платочек к сухим глазам.

– Борисов предупреждал, что заедет на вашу ферму поздно вечером? – монотонно задавал вопросы Пугачев.

– Может, и предупреждал, – пожала женщина округлыми плечами, – только заведующую. Мое-то дело маленькое, мое дело, чтобы халаты были у всех и чистые, инвентарь в исправности содержался, ремонтировался вовремя, на складе порядок был.

– Во сколько уехал с фермы Величко?

– Не знаю. Я уже домой ушла к тому времени, а Василич еще починкой занимался. Как закончил, так и уехал.

– В тот день он говорил что-нибудь о Борисове? Что с просьбой обратиться хочет или по иной причине упоминал Борисова?

– Да не было вроде таких разговоров…

Отвечала женщина охотно, но все ее ответы укладывались, если составить краткое резюме допроса, буквально в несколько фраз: «Ничего не знаю, ничего не видела, ничего не слышала». «Ну и хрен с вами, – недовольно подумал Пугачев, – не хотите, и не больно надо. Вам жить, вам на вашей совести все это останется. Если она у вас есть. – И тут же снова накатило на него это новое непонятно откуда выплывшее состояние. – У них совесть! А у меня самого совесть есть? Мне начальство почти открытым текстом намекнуло, что «глухарь» это чистейший. Что убийство совершено по заказу, что доказательств не соберем, а сам киллер уже за пару тысяч километров отсюда. И чтобы я не беспокоился, шепнули, что лишнее нераскрытое преступление никак не отразится на поощрениях в связи со скорым почетным уходом на пенсию. И вот я сижу и поплевываю. И Борисов для меня ничто, и заказчик для меня ничто. Сытая жизнь, достойная пенсия, а остальное ерунда».

Что-то шевельнулось глубоко в душе, раздражающее, нарушающее покой А вот взять и назло всем раскрыть это убийство, припереть к стене тех, кто стоит за этим делом! Что, не ожидали? «Можно, – подумал Пугачев, отгоняя эту неудобную мысль, – только не прижмешь их. Вовремя почувствуют, что у меня доказательства есть, и вмешаются. А потом? Потом или дело отдадут другому, кому в голову дурные мысли не приходят, или мне оставят, но внушение сделают. А может, вот так же найдут под утро на улице с простреленной башкой, и другой следователь будет сидеть и мучиться. Мысль дурную будет отгонять, что вот возьмет и всем назло раскроет убийство, припрет к стене злодеев».

Следующей в списке людей, которых следовало допросить, у Пугачева стояла Оксана Селиванова. Местная девушка, работавшая в доме Борисовых поварихой. То, что бизнесмен, судя по всему, с удовольствием давал работу своим односельчанам, Пугачев уже понял. Понял он и то, что Борисова все его окружение побаивалось, но любило. Придирчив был, это точно. Однако если человек работал добросовестно, с полной самоотдачей, то средств на его поощрение Борисов не жалел. Очень силен был командный дух, который смог поднять прирожденный лидер. Но вот нашелся кто-то, решивший все это сломать. Или под себя подмять, или конкурента раздавить.

Пугачев опять с раздражением попытался отогнать от себя мысли, которые не имели для него никакого значения. Начальство дало понять вполне определенно – дело пополнить всеми необходимыми составляющими, оформить в соответствии с существующими требованиями и ни о чем не беспокоиться. А он сидит тут и гипотезы строит!

Оксана была коренной и типичной казачкой. На вопросы отвечала бойко, эмоционально и все пыталась допытаться у самого следователя о том, кто же это посмел такое совершить, какие у него-то мысли на этот счет есть в голове.

– Слышала ли ты в доме разговоры, ну, скажем, с женой, по телефону, из которых поняла бы, что Борисову кто-то угрожал, что у него появились какие-то неразрешимые проблемы? – Пугачев специально ставил вопросы в такой форме, чтобы поменьше писать. Любой обыватель при такой постановке, когда фактически каждый вопрос содержит два или три других, запутается, пропустит что-то важное, включая и сам вопрос.

– Да и не говорил он в доме никогда о делах! – горячо заверила следователя Оксана и тут же, наклонившись к столу, спросила: – А что, Андрея Ивановича кто-то ограбить хотел, да?

– Пока следствием ничего еще не установлено, – попытался Пугачев отделаться дежурной фразой.

– Да чего устанавливать, когда половина станицы говорит, что это «черепановские»! Они тут себя хозяевами чувствуют, им все нипочем. Они чужих-то и не пустят. Ясное дело, что Андрей Иванович с ними чего-то не поделил.

– Вы это бросьте, Селиванова, – перешел Пугачев на официальный тон. – Не надо домыслами заниматься и слухи распускать. Следствие разберется.

– Да уж, разберется, – ехидно бросила Оксана. – Много это ваше следствие разобралось!

Пугачева эта сказанная без всякого умысла фраза кольнула в самое сердце. Ведь девка-то сгоряча брякнула, просто из жалости к погибшему хозяину. И что же это я такой чувствительный стал? В самом деле старею, что ли?