Криминальная история христианства

В действительности, по Августину, солдат может и должен со спокойной совестью убивать, в некоторых случаях даже в агрессивной войне. Кто принимает участие в такой богоугодной резне, «не согрешит против заповеди». Ни один солдат не убийца, если убивает людей по приказу законного властелина, — «напротив, если он этого не делает, становится виновным в правонарушении и пренебрежении приказом». Этого недостаточно «Достойны всяческого внимания и заслуживают похвалы храбрые воины — их слава еще более истинна, если они верно выполнили свой долг до малости». Ревностно обращается он против старого, конечно, давно устаревшего подозрения в христианской враждебности к государству. «Имей мы войско с солдатами, какие угодны учению Христа то кто мог бы отважиться сказать, что это учение якобы враждебно государству; нельзя не признать, что оно, если ему следуют, есть огромное благо государства». Что Богу можно понравиться, прежде всего, с оружием в руках, доказывает уже пример Давида, и «очень многих праведников» того времени. По меньшей мере, 13276 раз цитирует Августин Ветхий Завет, — о котором прежде писал, что он ему издавна противен. Теперь он был только полезен. К примеру «Праведник будет радоваться, что он видит месть, он будет мыть свои ноги в крови безбожных». И все «праведники», естественно, могли — совершенно логично — вести «праведную войну» (bellum justum). Введенное Августином понятие ни один христианин до этого не применял, даже изворотливый Лактанц, которого он внимательно читал. Однако вскоре весь христианский мир вел justa bella, причем уже легкое отклонение от римской литургии считалось «справедливым» поводом к войне.

Фраза «bellum justum», «справедливая война», конечно, отсутствовала у христианства до Августина, но язычество знало ее уже многие столетия до того.

Содержание понятиявстречается уже у Энния, значительного римского писателя, родившегося в 239 г до РX, потом, немного позднее и еще внятнее, у влиятельного эллинистического историка и исторического философа Полибия. Согласно ему, римляне не только открыто объявили войну, но искали также пристойное, повышающее их шансы на победу основание войны. Но понятие «bellum justum» впервые возникло у Цицерона, почитателя Энния, в то время как Цицерон, со своей стороны, опять же сильно повлиял на Августина.

Августин различал как «справедливую» и «несправедливую» войны, так и «справедливый» и «несправедливый» мир, чем, естественно, для католиков всегда справедлив мир, который несправедлив для их противников. Поэтому святой тоже «легко» обнаруживает, «что мир несправедливый по сравнению с миром справедливым даже не заслуживает имени мира».

Пацифистские требования Иисуса в Нагорной проповеди, как ведомо учителю церкви, должно лишь тогда выполнять буквально, когда можно было ожидать исправления противника. Иисус завещал в этих словах не столько внешнее поведение, сколько внутренний настрой. Будь это даже просто право отца, как и властителей, наказывать непослушных детей и народы. «Ибо тот, у кого отнято позволение к злому поступку, задерживается целесообразно. Нет ничего злосчастнее, чем счастье зла (felicitate peccantium)».

Августин энергично настаивает на военной службе и представляет множество «богобоязненных воинов» из Библии, не только «многих праведных» богатого ужасами Ветхого Завета (глава I), но и пару — Нового» «Конечно, выше», — это епископ подчеркивает с особым нажимом, — стоят, само собой разумеется, священники «ранг, который те берут у Бога, кто оставил всю мирскую службу. Но апостол говорит также «Каждый имеет свой собственный дар от Господа один этим, другой — другим образом». Таким образом, другие борются за вас против невидимого врага молитвой, вы боретесь за них мечом против видимых варваров».

Тем самым солдаты и священники сражаются вместе, пусть даже каждый своим способом, каждый укрепляет «собственный дар Господа». «О, чтобы, однако, у всех однавера была. Ибо тогда нужно было бы меньше всего бороться». В чем святой, конечно, сильно заблуждается.

Ведь христиане вели между собой войн больше, чем против нехристиан. Но постоянно, из столетия в столетие, именно: со священниками, С БОГОМ. Нет, уверял Наполеон, «других людей, которые лучше понимают друг друга, чем священники и солдаты». Гитлер тоже имел своих христианских военных священников. И сам Сталин — даже римскокатолических.