Криминальная история христианства

Конечно, так называемые большие христианские церкви будут рассмотрены обстоятельно, особенно папство, «искуснейшее из всех построек», которую Шиллер видел «достижимой лишь благодаря беспрерывному отрицанию правды», которую Гете обзывал «Вавилоном», «матерью столь великого обмана и заблуждения». Однако будут подробно рассмотрены и внецерковные формы христианства, ересиархи наряду с ересиологами, секты, сепаратистские объединения и все это не только применительно к универсальным представлениям о криминальном, человеческом, но также к центральным этическим мыслям синоптиков евангелистов, к христианскому самопознанию как религии Евангелия, любви, мира, как «истории искупителного подвига Христа» в том числе. Последнее понячие появилось, правда, лишь в XIX веке, в XX подверглось нападкам евангелических теологов Барта и Бультманна, но в то же время охотно употребляется самими протестантами, понятие, которое объемлет временное пространство от «сотворения» мира (или первого «пришествия Христа») до «Страшного суда» — «все случившееся от блага (или зла)» Дарлапп.

Соотнесено будет христианство и с попранными поздней церковью обязательствами, такими, как запрет военной службы сначала для всех христиан, потом для духовенства, запрет симонии, процентов, ростовщичества и многих других вещей «Христианство это Евангелие радости, — писал св. Франц из Салеса, — и если оно не приносит радости, это не христианство». А для папы Льва XIII «даже сверхъестественный принцип церкви в том откроется, что увидят, что благодаря ей случается и делается».

Как известно, сохраняется кричащее противоречие между жизнью Христа и его учением, противоречие, которое издавна пытаются притупить, приуменьшить ссылками на извечный антагонизм идеала и действительности — напрасно пытаются. Никто, однако, не проклял христианство, раз оно не реализует свои идеалы ни целиком, ни наполовину, ни еще меньше. Однако оно понимает, как я сказал в 1969 г в речи, которая довела меня до судьи, «понятие человеческого и даже слишком человеческого несколько широко, если от столетия к столетию, от тысячелетия к тысячелетию реализуют прямо противоположное, короче, если всей своей историей оно засвидетельствовано только как высшее проявление и реальное воплощение, как абсолютная вершина всемирно-исторической преступности».

Об этом, таким образом, идет речь. Не достигнут идеал не только частично, в определенной степени, нет, его, так сказать, бьют в лицо постоянно, и одновременно со всей претенциозностью разыгрывают роль защитника святых идеалов, даже высшей моральной инстанции мира. В признании такого лицемерия, выражения не «человеческой слабости», а не имеющей равной духовной низости и исток этой криминальной истории Бог идет в башмаках дьявола(см. Послесловие).

При этом моя работа не только криминальная история, но также, как говорит заголовок, история христианства,история христианских династий, христианских князей, христианских войн и мерзостей, история по ту сторону всех организационных и конфессиальных границ, история многих форм действия и поведения христианского мира, включая последствия секуляризации, которые развились, отделившись от исходного пункта, внутри культуры, хозяйства, политики, во всей толще общественной жизни. Однако сами христианские историки едины в том, что их дисциплина охватывает «возможно широкий радиус христианского проявления жизни» (К Борнкамм), интегрирует все «только мыслимые измерения исторической действительности» (Эбелинг), даже «со всеми изменениями содержательного, объективного характера» (Рендторф).

Историография делает различие, правда, между мирской историей (употребляемое теологами как историками понятие противоположность Спасению, святому) и церковной историей — в качестве самостоятельной дисциплины, как известно, лишь с XVI столетия. Однако сколько бы обе — не случайно — ни писали раздельно, фактически церковная история не больше как составная часть общей истории, как «священная история» она охотно прячется, в отличие от общей, за «божественные святые дела», «совокупностью божественной милости и человеческого греха» (Блезер), за провиденциальной, метафизической глубокомысленностью — мистицизмом.

Католические теологи добиваются при этом часто удивительных открытий Для Ханса Урса фон Балтазара, к примеру, недавнего иезуита, признанного своим братом по ордену Карлом Ранером в качестве значительнейшего католического теолога, внутренний процесс истории есть «излияние» «семени Господнего в лоно мира Размножение и зачатие же совершаются в состоянии исключительного самоотречения и безоглядности Церковь и душа, которые восприемлют названия слов и чувств, могут воспринять их лишь в женской открытости и готовности (согласии), которая не сопротивляется, не сжимается судорожно, не испытывает никаких мужских встречных усилий, напротив, отдается в темноте».