Криминальная история

«Эти, похоже, хоть искренне переживают постигшее их горе!», — удовлетворенно отметила Душа, — «Все, что мог, Иван для них сделал: воспитал, дал высшее образование, после институтов пристроил на приличные места, обеспечил квартирами. Не знают только, каких трудов и унижений ему это стоило, но это не их вина! Не баловал беспредельно, соблюдал меру в проявлении отеческой любви и заботы, но и не забывал о лежащей на нем ответственности. По крайней мере, свой отцовский долг он добросовестно выполнил, дал им возможность для старта, и теперь за них можно не переживать, а лежать себе спокойненько в дешевой, пропади она пропадом, домовине. Дети — единственная отрада на фоне остального криводушного, с фальшивинкой, ритуала!».

«А, вот, и старичок пришкандылял!», — заметила Душа прихрамывающего пожилого человека, вечного друга-оппонента Ивана Ивановича по жизни, появившегося в зале со сбившимся дыханием и колотящимся сердцем после восхождения на второй этаж, — «Небось, злорадствует, что пережил Ивана, хотя, судя по состоянию здоровья и внешнему виду, явно ненадолго. А, может, и негодует, что не с кем теперь будет препираться по телефону, а то в предсмертном разговоре с покойным последнее слово осталось не за ним. Теперь у него появились веские, неотразимые аргументы своей правоты, а Иван, возьми и умри! Огорчил друга-оппонента не столько своей кончиной, а тем, что тот так и остался с аргументами-доводами наедине до своей собственной смерти. Нехорошо поступил по отношению к товарищу; при жизни частенько обижал своими успехами, а под конец, вообще, фортель выкинул!».

Наблюдая за прибывавшим народом, Душа Ивана Ивановича пустилась в философствования:

«Оказывается, умирать лучше в хорошую погоду и в благоприятный период года, весной или ранней осенью, например. Вот, Олег Наранович, какой хороший и уважаемый был человек, а умудрился почить в бозе в лютые крещенские морозы. Так, на гражданской панихиде людей было предостаточно, а вот на самом кладбище, из-за жестокой непогоды, присутствовали считанные единицы. Обидно, конечно!

И, вообще, уходить из жизни желательно, когда тебя еще помнят, когда еще вчера в тебе и твоих услугах нуждались, по месту работы сохранились сослуживцы, не один десяток лет трудившиеся с тобой бок о бок. А не на излете своего существования, когда ты уже забыт, а те, кто тебя знал, сами уже покойники.

В первом случае тебе обеспечены пышные венки, преувеличенно скорбные некрологи с многочисленными подписями, надрывные речи на панихиде, кладбище и поминальном обеде с перечислением заслуг, реальных и несуществующих, слезы, искренние и ханжеские, но, не все ли равно! По крайней мере, создается впечатление, что ты осиротил едва ли не половину города, и жизнь этой половины без тебя потеряет всякую цель, смысл и содержание.

Во втором случае, если ты сильно подзадержался на этом свете и курносая явилась за тобой с циничным опозданием, то, как бы ты не был велик лет тридцать назад, то можешь рассчитывать только на нескольких ближайших родственников, на лицах которых откровенно написано: «Наконец-то!», — а помыслы сосредоточены на дележке квартиры и чего там еще, что ты сподобился накопить при жизни».

В этой связи Душе Ивана Ивановича припомнились похороны одноклассника своего бывшего хозяина, покинувшего бренный мир «вовремя». Он прожил недолгую, но бурную, интенсивную жизнь и умер в интересное для страны время, когда все перемешалось как в сознании людей, так и в самой державе. За сорок с небольшим лет неугомонный одноклассник успел посидеть на зоне, поучиться пару семестров в престижнейшем московском институте, пристраститься к алкоголю и наркотикам, поработать на высокой государственной должности, открыть собственное дело, стать одним из криминальных авторитетов города. Одним словом, талантами его природа не обделила!

И картина, которую можно было наблюдать на кладбище во время похорон этого неординарного человека, была зеркальным отражением того замороченного состояния, охватившего всю Россию в целом, и Калмыкию в частности. Кроме одноклассников, занимавшихся работой в государственных учреждениях и частным предпринимательством средней руки, скромно стоявших в сторонке, присутствовало несколько высокопоставленных особ, включая членов правительства. Один из столоначальников прямо-таки убивался у гроба, безутешно вытирая слезы промокшим носовым платком и бормоча: «Как же я, теперь, без тебя?». Отдельной группой стояли грустные, пропившиеся до синевы, субъекты с «песков» и с бывшей улицы Пионерская — друзья детства покойного. Они пришли не только в расчете на последующее водочное разговение на поминках, но и по настоятельному зову сердца. Ведь, их друг, взлетев высоко в общественном положении, не гнушался старых приятелей и щедро отстегивал им по утрам на похмелку.

Ближе к гробу и могиле мрачно расположилась местная братва с ворохом венков, присутствовали даже две делегации уголовников из Дагестана и Чечни, настолько уважаемым в этой среде был почивший.