Криминальные кланы

В своих подозрениях Сокол убедился окончательно, когда произошло убийство главы клана Риези Джузеппе Ди Кристины, человека старой закалки и немало потрудившегося на благо «Коза Ностры», который, как и Бонтате, возмущался наглостью корлеонцев, убийством полковника Руссо и во всем поддерживал Стефано. Ди Кристина не учел только один факт: если Стефано мог чувствовать себя в относительной безопасности, поскольку занимал должность в Капитуле, то глава Риези находился не на столь высокой иерархиче-ской ступени.

Однажды утром, выйдя из дома, Ди Кристина едва не упал, споткнувшись о тела своих телохранителей, по всей видимо-сти убитых совсем недавно. Дон понял, что и ему самому жить осталось недолго, а потому предпринял отчаянный шаг, прекрасно осознавая, что, будь он молодым и будь на его месте другой человек, он, не задумываясь, заявил бы, что совершает поступок, недостойный «человека чести».

Итак, Ди Кристина пошел в полицию, где откровенно заявил офицеру карабинеров: «Если я решился обратиться к вам, то, сами понимаете, что меня вынуждают к тому крайние обстоятельства. Я кровно заинтересован в том, чтобы банда безумных упырей, возглавляемых Лучано Леджо, была ликвидирована раз и навсегда. Они приговорили меня к смерти только за то, что я осмелился осудить ужасное убийство полковника Руссо. Скорее всего меня убьют, но я хочу заранее назвать имена тех, кто это сделал. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы при этом пострадали невинные люди, притом наверняка единственно преданные мне». Ди Кристина знал, что обычно итальянская полиция в случае убийства привлекает к делу близких и друзей погибшего, поэтому дон сделал все для того, чтобы обезопасить их.

Он знал, что обречен с самого начала; в конце концов все смертны, а уж «люди чести» и вовсе редко доживали до преклонного возраста. Ди Кристина приготовился к смерти, прятаться от нее он даже не пытался, и она не заставила себя долго ждать. Через несколько дней на палермской улице Леонардо да Винчи его буквально изрешетили пулями. Престарелый Ди Кристина оказался один против нескольких убийц и все же успел дважды выстрелить, тогда как те разрядили в него целую обойму. Во всяком случае, он всегда хотел умереть в бою, а не в собственной постели.

Во время похорон Ди Кристины весь поселок Риези погрузился в глубокий траур. Пусть Италия была шокирована, но здесь его глубоко уважали, а потому приспустили флаги, закрыли школы и магазины. За гробом любимого местным населением «крестного отца» шли все жители Риези, все государственные и политические деятели, и скорбь их была совершенно искренней.

Но что было самое страшное для Сокола, предположения Ди Кристины начали сбываться немедленно после его смерти. Сначала полиция предъявила обвинение ближайшему другу погибшего дона, Сальваторе Инцерилло, потому что покойный провел у него свою последнюю ночь. Подобные обвинения казались сущим бредом: какой смысл был Инцерилло убивать своего друга на улице, если он мог сделать это дома, а потом спокойно избавиться от тела? Сальваторе был в бешенстве: его друга убили едва ли не в тот момент, когда он покидал его дом, на подконтрольной ему территории. Это не укладывалось ни в какие рамки, и Инцерилло потребовал объяснений от Капитула. «Ди Кристина был убит за донос», — резко ответил ему Микеле Греко и дал понять, что больше разъяснять этот вопрос не намерен.

Тогда Инцерилло самостоятельно взялся вести расследование, и результаты оказались ужасающими прежде всего для него самого. Убийцей оказался его ближайший друг, настолько близкий, что даже дома их находились по соседству. «Главное, что теперь я ничего не смогу сделать, — в отчаянии, с беспомощными нотками в голосе признался Сальваторе Стефано. — Я не могу даже наказать убийцу: ведь он принадлежит к моей семье, да и прямые доказательства его вины найти крайне сложно». Тогда Сокол понял: больше среди “людей чести” друзей нет. Наступили времена тотального предательства.

Сокол не испытывал больше ни бешенства, ни ненависти. Он мог просто с тихой грустью наблюдать, как его люди тоже становятся предателями, попадаясь в капканы, умело расставленные Микеле Греко. Самое страшное, что первым против Бонтате восстал его родной брат Джованни. Теперь он предпочитал общество корлеонцев и Папы Стефано, не стеснялся говорить, будто брат дурно обращается с ним и всячески унижает. Микеле Греко, удовлетворенный тем, что сумел пробудить в молодом человеке зависть и честолюбие, посоветовал ему немного подождать. «Доверься мне, — сказал он, — и скоро ты станешь главой Санта-Марии ди Джезу».