Криминальные прогулки

Для того чтобы купить дозу, надо было подойти к вроде бы без дела шатающемуся по площади молодому человеку и спросить: «Есть че?» Молодой человек осматривал потенциального покупателя с головы до ног, ища подвоха. Если ничего не находил, то отвечал: «Ну че-то есть…» А если опытным глазом просекал в клиенте засланного из ментовки казачка, то широко улыбался ему и говорил о себе почему-то в женском роде: «Я не такая! Я жду трамвая!»

В тот день все было так же, как и в другие дни. Наркодилеры слонялись по площади, с кем-то из обращающихся к ним уходили, кого-то отбривали, жевали резинку и пинали попадавшихся на пути жирных, переваливавшихся с ноги на ногу голубей.

Словом, все было как всегда.

Все, да не все.

На одной из скамеечек, возле дуба, вот уже час сидели два каких-то странных мужика в серых пиджаках. Они закрылись от окружающих газетами и решительно ни на кого не обращали внимания.

Зато окружающие обращали внимание на них.

«Менты, что ли? – перешептывались между собой наркодилеры. – Или конкуренты? А может, просто лохи?»

И так как наркодилеры не замечали, чтобы мужики следили за кем-нибудь из торговцев зельем или выискивали клиентов, то сходились во мнении на последнем предположении – должно быть, это действительно обычные лохи, отдыхающие тут на свежем воздухе.

Лохами были Яковлев и Коломиец. А на скамеечке они сидели потому, что такое указание дал им Турецкий.

– Выслеживайте Корнева! – сказал он.

Александр и сам хотел отправиться на площадь, но из-за внезапно пришедшего корневского соседа остался в гостинице. А оперов, чтобы не терять времени, отправил сюда.

Вопреки мнению наркодилеров, оперы следили абсолютно за всеми и за всем: боковое зрение плюс несколько незаметных дырочек в газетах – вот, как говорится, и весь секрет.

Так что неизвестно еще, кто тут были лохи…

Мало того что Яковлев и Коломиец наблюдали за всем, что происходит на площади, так они еще и кроссворд успевали разгадывать. Причем весьма успешно. Главным образом это была, понятно, заслуга умного Коломийца, но и Яковлев тоже пару раз блеснул эрудицией. Например, он сразу же сказал, что последним словом из пяти букв в пушкинской строчке «выпьем, няня, где же…» является «кружка», а жену Адама из трех букв звали Ева. Правда, он чуть было не сказал «Ира», но вовсе не из-за вопиющего незнания библейской истории, а просто чтобы пошутить – дело в том, что Ирой звали жену одного их с Коломийцем приятеля – армянина Адама Айрапетовича.

Очень скоро неразгаданным осталось только одно слово.

– Значит, так… – сказал Коломиец, вчитываясь в мелкий шрифт конца колонки «по горизонтали». – Слово из шести букв. Обозначает полное поражение, крах всего. Вторая "и".

– Вторая "и"? – задумался Яковлев. А потом вдруг как-то удивленно посмотрел на Коломийца и спросил: – Точно вторая "и"?

– Да точно, точно… – пробормотал Коломиец, сам сосредоточенно перебирая в голове возможные варианты.

Яковлев кашлянул и чуть нахмурил брови, как будто у него не оставалось другого выхода, как только сказать то, что пришло ему сейчас на ум, хотя он почему-то не хотел этого говорить.

– Ну значит, это… – Тут Яковлев сделал небольшую паузу, после которой все-таки назвал слово из шести букв со второй "и", которое действительно обозначало полное поражение и крах всего, да только вот было совершенно неприличным.

– Ты чего? – ошарашенно уставился на него Коломиец. – Такого в кроссворде быть не может!

– Но ведь подходит? – не сдавался Яковлев.

– Ну подходит…

– Значит, оно и есть! – убедительно сказал Яковлев и еще раз произнес это самое слово, звонко цокнув завершавшей его "ц".

Коломиец насупился, словно делая последнее мысленное усилие, и вдруг, догадавшись, улыбнулся:

– Да нет же! Это слово «фиаско»! Понял? Фиаско!

– А-а… – протянул Яковлев. – Ну да… Как это я сразу не допер…

В течение того времени, когда опера разгадывали кроссворд, они ни на секунду не ослабили наблюдение за площадью.

Но пока оно не принесло им никаких результатов.

После инцидента в ванной Витя притащил Ингу обратно в комнату, бросил на диван и, хлопнув дверью, ушел. В течение последующих дней он приносил ей еду – все тот же хлеб с водой, а под диван сунул накрытый крышкой горшок. Инга несколько раз поднималась, отщипывала немного от нарезного батона и снова валилась на свое ложе.

Сегодня, когда Витя зашел к ней, он застал девушку свернувшейся в калачик под верблюжьим одеялом и не реагирующей ни на какие его слова. Он быстро подошел к ней, растормошил и, убедившись, что она жива, только как будто находится в прострации, заключил:

– Ну что же… Придется опять идти за героином…

Он вышел из комнаты, запер ее на ключ и, пройдя коридором мимо ванной, зашел в расположенное сразу за ней помещение. Помещение это представляло собой нечто вроде театральной гримерки – те же обрамленные лампочками зеркала по стенам, те же туалетные столики, те же вешалки.

Собственно, это и была гримерка.