— Чия? — сморгнул Карапетян.
— Ее, — нетерпеливо промолвил Коробов. — Какая у нее была марка машины?
— У нее бил «Мазда», — ответил Карапетян. — Ну, такая, на которых женщины эздят…
— Цвет?
— Светлый, — посмотрел на Коробова Карапетян и добавил: — Такой, еще переливается на свету.
— Перламутровый?
— Нэт, не перламутровый, — ответил, по-думав, Карапетян.
— Платиновый? — снова спросил Володька.
— Нэт, — опять немного подумав, ответил Хирург. — Другой…
— Ну, какой другой? Может, жемчужный? Или серебристый? — задал уточняющий вопрос Володя.
— Ну, навернаэ, серебристый, — не очень уверенно сказал Карапетян.
— А номер?
— Что? — сморгнул хирург.
— Номер этой «Мазды» вы запомнили? — жег взглядом хирурга Коробов.
— Нэт. На номер иё машины я нэ сматрел, — печально произнес Карапетян. И добавил: — Я на нее болше сматрел. А что, это она убил, да?
— Пока этого мы утверждать не можем, — ответил Володя. — Рассказывайте дальше…
— Далше мы паэхали в кафэ, — ответил Карапетян. — Пасидэли, пагаварили…
— Как она вам представилась? — Коробов достал записную книжку и стал что-то в ней писать.
— Ана сказал, что ее завут Марина, — ответил Карапетян.
— Так, — констатировал Володя, — и что было дальше?
— Ми разговаривали, — сказал хирург.
— О чем?
— Аба всем, — чуть помедлив, ответил Карапетян. — А ее работе. А маей работе…
— А что она говорила о своей работе? — спросил я.
— Што журналистом стала работать трудна, — ответил хирург. — Что сегодня читател избалован, и его мала чем можна удивит. Паэтаму приходитца крутитца, как белка в калесе, чтобы дабыт интересный материал. Сказал, что хочет написат балшой материал о масковских балницах…
— Она не сказала, где работает? — спросил я.
— Пачему не сказал, сказал, — посмотрел на меня Карапетян.
— Так, и где же она работает? — сорвал вопрос с моих губ Володя Коробов.
— В «Вечерней Маскве», — повернулся к нему хирург. — А еще на тэлэвидении… Как его… Фырукт такой ест тропичэский… Ага, высыпомнил, «Авакадо»!
— Хм… Это она вам так сказала?
— Да, — ответил Карапетян.
— Что потом, — задал вопрос Коробов.
— Патом стали гаварит а маей работе, — продолжал свою печальную повесть в словах хирург Карапетян. — Ее мая работа силна заинтересовал. Она многа вапросов задавал. Я отвечал, — у Карапетяна от волнения опять усилился акцент. — Патом я ее правадил да дома, и мы условились, что ана придет ка мне на работу и вазмет у миня интервью. А патом ей нада будет пахадит па балницэ, праникнутца иё атмоферой, как она сказал, и чтобы никто нэ знал, что ана журналистка…
— Вы сказали, что проводили ее до дома, — напомнил Карапетяну Володя Коробов.
— Да, — ответил хирург воодушевленно.
— А что за дом, на какой он улице? — приготовился Коробов записывать в записную книжку.
— Абыкнавенный такой дом. Двенадцать этажэй… — ответил Карапетян. — А стаит он на улице… Череповецкой.
— Номер дома помните?
— Нэт, — немного подумав, ответил Карапетян.
— А подъезд? — ничего еще пока нового не записал в своей книжечке Володя.
— Падъезд самый крайний.
— Первый или последний? — снова спросил Коробов.
Карапетян задумался. Потом ответил:
— Нэ знаю. Крайний…
— А она вошла в подъезд? — перехватил я у Володьки инициативу.
— Нэт, она праважала миня, — сказал хирург.
— Как провожала? — спросил я.
— Стаяла и махала мне рукой, пака я нэ уехал, — ответил Карапетян.
— Романтично, однако… Значит, в подъезд она так и не вошла? — снова уточнил я.
— Я нэ знаю, нэ видел… — посмотрел на меня хирург. — Жэнщина машет, я уехал.
Похоже, в этом подъезде, как и в самом доме, к которому Карапетян проводил молодую женщину, она не жила. И никакой Мариной, равно как и журналисткой, она не являлась. Коробов, похоже, думал то же самое…
— А как вы встретились с ней сегодня? — помолчав, спросил Володя.
— Ана пришла ка мне, как и абещала, очэн правилный жэнщин, — ответил хирург. Он был совершенно растерян и не знал, как себя вести. Поэтому его выбор говорить правду был самым удачным…
— Ну, вы встретились, и что было дальше? — спросил Коробов. И повесть хирурга Карапетяна продолжилась далее: