С другой стороны, а чем лучше проснуться, обремененным всеми своими кошмарными воспоминаниями? Едва ли это меньшее зло. Поймет ли Майлз?
Прости меня, мичман Дюбауэр.
Похороны и национальный траур продолжались целую невыносимую неделю. Айвен наблюдал за Майлзом. Вот он поднимается на трибуну, произносит панегирик. Грегор отрядил ему в помощь своих лучших риторов, Майлз правил написанное ими. И все же Айвен затаил дыхание, когда Майлз сгреб все бумажки в трясущийся кулак и чуть было — чуть было! — не отшвырнул их, вкладывая всю душу в неподготовленную речь.
И тут его взгляд упал на детей, смущенных и сжавшихся в первом ряду между матерью и бабкой. Он сдержал себя, он расправил бумажки и принялся читать. Речь нового графа была что надо. Многие рыдали.
«Интересно, — подумал Айвен, — что сказал бы прежний Майлз?»
Погребение в Форкосиган-Сюрло прошло тихо, то было закрытое мероприятие для своих. В поместье приехало не больше сотни человек. Могилу сделали двойной, однако землю вырыли только с одной стороны. Вторая ждала, словно половина брачного ложа. Гроб несли шестеро: Айвен; Иллиан, конечно; Куделка; Дув Галени представлял Комарру; адмирал Джоул — от Зергияра. И еще один.
Леди Элис, благодаря которой всем присутствующим удалось сохранить рассудок, заметила, что место Грегора было среди родственников скорбящих.
— Этот человек носил меня на руках с тех пор, как мне стукнуло пять, — ответил император Барраяра. — Теперь моя очередь.
Элис отступила, и Грегор подставил плечо под носилки с гробом.