Пока жена читала ему письмо, Николас перестал возиться с галстуком и изумленно уставился на нее. Он никогда раньше не слышал такой прозы и был глубоко потрясен. Оторвав взгляд от письма, Луиза повернулась к нему в точно таком же удивлении, а затем оба непроизвольно рассмеялись на добрых три минуты.
— Ой, сейчас описаюсь, — наконец вскрикнула Луиза и, чтобы перестать смеяться, вспомнила о канаве, из которой вышла.
— Она что, совсем из ума выжила? — спросил Николас. — Или начиталась любовных романов с цветистым слогом? Я бы назвал это самым странным извинением в истории.
— Недоумение вызывает даже не это, а ее внезапное превращение в преданную жену. Как она там его назвала? «Добрый, заботливый и прекрасно чуткий муж Хоули». Думаешь, она пьяная это писала?
Николас покачал головой и пожал плечами:
— Трудно сказать. В любом случае я всегда считал, что у нее не все дома. Возможно, под конец совсем до ручки дошла. Но, как ни крути, она избавила тебя от хлопот.
— Меня?
— Ну да, теперь тебе не придется официально исключать ее из вашего клуба, так ведь?
— Да, наверно, — сказала Луиза, посерьезнев. — Но все это очень странно, ты не находишь? Я даже не знала, что у нее родственники в Америке. И так быстро уехать. Она никогда не казалась мне этакой Флоренс Найтингейл. [42]И все это самобичевание. Так на нее не похоже.
— Если хочешь знать мое мнение, это к лучшему. — Николас поднялся и посмотрел в зеркало на галстук. — Отлично, — добавил он, довольный тем, что трудоемкий обряд одевания наконец позади. — Вот я и готов к сегодняшнему дню. Если понадоблюсь — я в кабинете, почитаю газетку.
— Хорошо, дорогой, — рассеянно сказала Луиза, когда он вышел из комнаты. Она села и еще раз перечитала письмо — на сей раз уже без столь бурного веселья, как прежде. Хотя Кора Криппен вновь вызвала у нее презрение, Луиза не могла избавиться от ощущения, что ситуация довольно странная. Очень немногие люди на ее памяти поступали совершенно нетипично для себя, а каждая строка послания свидетельствовала именно об этом. Прочитав корреспонденцию, Луиза обычно ее выбрасывала, однако на сей раз решила пока оставить письмо у себя.
Миссис Маргарет Нэш никогда не понимала, да никогда и не стремилась понять Шекспира, а ее мужу Эндрю театр казался ужасной скучищей. Однако сеньор Эдуардо дель Поко, глава мексиканской фирмы, обеспечивавшей его компанию основной рабочей силой в стране, считал себя немного литератором и специально попросил, чтобы во время отпуска в Лондоне его повели на шекспировскую постановку. Поэтому Эндрю купил четыре билета на «Сон в летнюю ночь» для своей жены, себя, а также сеньора дель Поко и его спутника — восемнадцатилетнего мускулистого юноши с тонкими, как карандаш, усами, которого звали просто Рамон. Спектакль давали в Театре Гаррика, [43]и Нэши высидели первые три акта, испытывая растущую скуку: в определенный момент Маргарет стала развлекать себя тем, что пыталась вспомнить названия городов в Англии, начинающиеся с разных букв алфавита. Она дошла до Ньюкасла и застряла на «О». Когда занавес наконец опустился и наступил антракт, Эндрю Нэш облегченно вздохнул, мечтая поскорее добраться до бара.
— Чудесная вещь, правда? — сказал он, с жаром похлопав сеньора дель Поко по спине, и стал оттеснять его к проходу. — Мы с Маргарет редко выбираемся в театр. То ли дело раньше. Я очень любил театр. И конечно, всегда был большим поклонником Шекспира. «Веронский купец», «Ричард IV», «Трагедия ошибок» — какие чудесные пьесы. Но знаете, если мы поспешим, то можем еще успеть на ужин в «Савой».
— Но это всего лишь антракт, — сказал сеньор дель Поко, сощурившись и распознав в Нэше необразованного кретина. — Осталось еще целых два акта.
— Разумеется, — через минуту ответил Эндрю, и сердце у него упало. — Я просто вас проверял. Когда смотришь такое чудесное представление, даже есть не хочется. И длинные они, эти два акта?
— Может, выпьем в перерыве, Эндрю? — предложила Маргарет Нэш, не обратив внимания на
— Не обращайте на него внимания, — сказал сеньор дель Поко, смерив юношу сладострастным и в то же время презрительным взглядом. — Он дешевле пыли, приставшей к ступням ящериц, которые питаются мухами в горах Сьерра-Мадре.
— Ладно, — бодро произнес Эндрю. — Тогда не ради него. Вы-то сами наверняка выпьете со мной виски?
— Конечно. Мои уста подобны листку, что тысячи лет перелетал с одной песчаной дюны на другую в пустыне Сахара: ему постоянно грезился вдалеке оазис, но никогда не удавалось туда приземлиться по милости жестоких ветров сирокко.
— Меня и самого слегка сушит, старик, — ответил Эндрю.
Четыре спутника направились в бар, довольно приветливо друг с другом болтая — все, за исключением юного Района, который не мог связать по-английски и двух слов. (Сеньор дель Поко привез его в Лондон вовсе не из-за ораторских способностей.)