Крипт

Рыжая всхлипнула. И во всей красе показалась на тропинке. Князь сунул за расшитый пояс пистолет. Глаза цвета листьев улыбались из-под ровных бровей. Потом лицо дернулось, скривилось, и он зашелся в громком хохоте, прижимая руки к груди. Майка обиделась. Она так старалась, так готовилась к этому выходу. И так, и этак прикидывала, как станет изображать гадалку и выпросит у Ивара кольцо, а он… а она… Рыжая проглотила слезы. Ради Борьки стоит попытаться. А то вон князь разъезжает тут свободный и счастливый, и думать не думает, что его друг томится… Но почему-то не выходило у девчонки на Ивара по-настоящему разозлиться. Никак.

— И кто ты, чудо лесное?

Ах, та-ак?!

— Протяни руку, мил человек, погадаю, всю правду скажу… — язык заработал сам собой. Всегда в Гомеле Майка сторонилась гадалок, но в голове вот что-то застряло, и слова вылетали со скоростью пулемета системы «максим». Или еще быстрее.

— Ну, погадай, — не слезая с коня, он подал девчонке руку с кольцом, и оттого, что вожделенная вещь оказалась вдруг так близко, Майка потеряла кураж.

— Ну, что же ты молчишь?

Рыжая облизала губы. Зеленые глаза князя смотрели на ряженую с легкой насмешкой, щурились, очень яркие на смуглом лице. От него пахло кожей куртки и травой; и еще резко потом — от коня. У Майки голова закружилась.

— Любят тебя… — пробормотала она себе под нос, прекрасно помня, что надо или про любовь, или, наоборот, про какие-либо ужасы: порчу, сглаз и венец безбрачия.

Сильная рука в ее ладошке вздрогнула.

— Откуда ты… с чего…

— Позолоти ручку… всю правду скажу… — заголосила рыжая. — Позади тьма, впереди свет…

— На, — князь сунул Майке в ладонь золотой.

— Не-а, — она отступила, спрятав руки за спину, замотала головой: — От денег один вред. Другое дай.

— Что?

— Кольцо свое…

Аммиачно пахнущий потом конский круп неожиданно оказался у Майки перед носом, рука князя больно перехватила запястье. Майка жалко пискнула.

— Кто тебя подучил?

— Ни… кто.

— Не ври мне.

— Никто!! — Майка готова была умереть, чем выдать Сабину. — Я сама… я всю правду…

Она ткнулась щекой в шерстистый конский бок и непритворно заплакала. Запястье болело. И выдуманный план теперь вовсе не казался гениальным. И только Борька…

Лицо Ивара было отрешенным и бледным. Глаза погасли. Рывком он содрал кольцо с неровно вспыхивающим аметистом, надел, оцарапав, Майке на палец. Но она и звука издать не решилась.

— Мне ненадолго. Я верну.

— Не надо.

Он долго, оценивающе, смотрел на девчонку. Она, опустив глаза, ковыряла носком сапога рыжую иглицу.

— Если любит, — твердо докончил князь.

— Вылазь!! Вылазь, дура!! — Сабина за голые скользкие плечи волокла подружку из воды и отчаянно ругалась. — Тебя что, русалки припутали?..

Майка моталась в ее руках, как деревянная кукла, и молчала. Сабина сунула рыжей в зубы какую-то траву, больно стукнула в подбородок.

— Жуй!

Майка попыталась выплюнуть, и получила снова.

— Разрыв-трава это. Жуй. Неужто видела?

Майка трясущимися руками подтянула сорочку, но голова и руки никак не попадали в отверстия. Сабина решила дело просто: завернула рыжую в рубаху и повела, придерживая за плечи. Только в землянке, возле яркого огня Майке сделалось легче.

— Кольцо не посеяла?

— Нет! — рыжая попыталась сорвать его, как сбросить жабу с руки, но то прикипело к пальцу намертво. И только неровно вспыхивало и гасло, точно чье-то чужое, совсем не нужное Майке сердце.

Глава 16.

1492 год, июнь. Окрестности и замок Эйле

Песок посыпался из-под сапог, когда Ивар, опершись о сосновый корень, скользнул с обрыва. От прыжка боль проснулась в груди. Князь поморщился.

Он оказался на песчаной косе между морем и бором, за которым прятались башенки замка Эйле. Ветер трепал колючие ветки, от стволов тянуло зноем. Дюны щетинились широким и низким ивняком, сухой травой. Стебли ломались под сапогами.

Море было таким же пустынным, как и берег — ни лодочки, ни паруса. Пустота была обманчивой — стоило обогнуть острый мыс, и тут же стали бы видны и множество лодок, и алые цепи поплавков на кипящей серебристой рыбой воде. Но Ивару лучше было здесь. Море обдало пеной замшу сапог и колени, когда мужчина присел у воды, зализало бороздку, проведенную пальцем в песке. Под схлынувшей волной показалась кобальтовая ракушка, в ней отразилось солнце. Князь сбросил одежду, швырнул на куст и шагнул в темнеющую глубину. Вода показалась неожиданно холодной. Ивар знал одно средство от этого — броситься в море, как в детстве, с разбегу, тогда быстро привыкаешь, вода не кажется такой уж обжигающей и после не хочется выходить. Князь упал грудью в волну. Сердце стиснулось в комок и, разжимаясь, ударило. Ивар задохнулся от боли, но боль длилась всего мгновение. Он лежал лицом вниз, отдыхая, раскинув руки, легко колышимый прибоем, и следил за золотой сетью солнца на дне и за длинной, болотного цвета водорослью, вившейся у лица. Мелькнула стайка рыбешек. Потом князь поплыл к четкому окоему, от которого ровными рядами двигались волны, разбивая воду мощными, но бережливыми взмахами рук. Редким веером повисали над головою брызги.