Крипт

В те дни, да и после долгое время вся эта возня казалась Боларду детской игрой, страшноватой и потому очень серьезной. Но тогда — тогда он жизнь готов был положить, только бы его взяли в эту игру. Взрослые люди — десятилетнего мальчишку… Он вспомнил, как добирался до монастыря Паэгли, как, полуживого от усталости, привели его к Великому Герольду — Бертальд взглянул на ребенка невидящими блекло-серыми глазами, выслушал переданное на словах послание, а затем произнес в адрес князя Кястутиса такое, отчего у Боларда мгновенно зардели уши.

Через день Бертальд встретил мальчишку в часовне. Тот стоял на коленях перед распятием и, глядя в пол, читал молитву. Бертальд неслышно подошел ближе и прислушался.

— Что это? — спросил он строго.

Болард вскинул к нему бледное от многодневной усталости лицо с воспаленными глазами:

— "Сredo".

— Начни снова.

— Верую во единого Бога, — послушно начал Болард. — Отца и вседержителя, Творца неба и земли…

— Дальше, — потребовал Бертальд, когда он запнулся. Болард переглотнул. Взгляд его сделался твердым.

— И в Сына Его, — сказал он очень тихо. — Господа нашего…

Бертальд в молчании выслушал молитву до конца.

— Кто научил тебя этому? — спросил он глухо. — Говори, не бойся.

— Мать. Дона Дигна баронесса Смарда.

— Однако… — пробормотал Бертальд задумчиво и, взяв Боларда за плечо, проговорил: — Пойдем со мной, мальчик.

Так же послушно, как только что читал «Верую», Болард поднялся с колен. Тогда, конечно, он еще не знал, что разговаривает с Великим Герольдом, тогда он вообще не знал очень многого. Да и сейчас знает немногим больше…

А тогда они сидели в библиотеке монастыря, в одном из бесчисленных круглых скрипториев. Бертальд неспешно потягивал из серебряного кубка пряное вино, Болард же впервые в жизни попробовал горячий шоколад. Великий Герольд уже успел выспросить у него все, что хотел, а сам рассказывать не торопился. Впрочем, кое-что все-таки сказал. И Болард очень удивился, когда выяснилось, что мать была права относительно того, как следует произносить молитву. Отчего в Подлунье не признают Мессию — этого Бертальд объяснить мальчишке не смог, хотя заметил, что были времена, когда думали иначе и верили по-другому. Только очень и очень давно. И что нынешняя смута в Подлунье не то чтобы из-за этих разногласий, но близко к тому. И вообще, если Болард помнит, до вступления на принципальский престол Юзефа Симненского в Подлунье был Консулат…

Болард помнил. Он кивнул и с упрямством десятилетнего ребенка, отсекая все не нужные сейчас и малопонятные подробности, с интересом спросил:

— А что такое Консата?

Карета остановилась так внезапно, что Болард, потеряв равновесие, больно впечатался плечом в решетку. Дверца распахнулась, и он боком вывалился на мокрые камни двора.

— Благородному дону помочь? — осведомились над ним участливо.

Он поднял вверх разбитое лицо и увидел над собой опрокинутые в пасмурном сером небе башни Твержи.

И криво улыбающуюся сестру.

Глава 13.

1492 год, 24 мая. Твержа, Настанг

Солнце вползало в камеру косматым огненно-рыжим зверем, золотя оконные решетки и разложенные на столе допросные листы. В открытое окно лезла черемуха, и в ней орала горлинка. Гнездо устроила, глупая… Хотя не такая уж глупость. Тут не станут швырять камней и стрелять из рогатки. Какое солнце! Лица сидящих за столом людей понемногу смягчались, приобретая то странное выражение, какое присуще только святым на старинных фресках и сытым персидским котам.

Правда, и дона Луция князя Ингевора, и благородную дону Гретхен к лику святых причислить было затруднительно. Об остальных Болард сказать ничего не мог — он их не знал. Да и узнавать не хотел. Гретхен улыбалась брату тягуче и ласково. Она сидела чуть поодаль, в высоком кресле с жесткой спинкой, и руки ее, до самых костяшек пальцев утопленные в кружева, поглаживали подлокотники. Глаза недобро щурились из-под капюшона надетого поверх платья балахона.

— Я и не знал, сестренка, что благочестие тебе так к лицу, — дон Смарда стоял посреди камеры, слегка покачиваясь на гудящих ногах. Улыбался разбитым ртом.

— Не понимаю, — раздражено дернула плечом Гретхен. — Что тут смешного?

— Пока — ничего. — Болард переступил босыми ногами. Солнце прогревало каменные плиты пола, и было приятно ощущать это ласковое тепло. — Вот начнется спектакль — и мы посмеемся вволю. Верно, сестренка?

— Спектакль? — непонимающе переспросил кто-то.

— Мистерия, — объяснила Гретхен любезно.

— Похвально, дон Болард, — Ингевор встал, опираясь на столешницу. И Боларду отчего-то подумалось, что Претор не так уж молод. Вот только спокойная старость ему никак не светит. — Похвально…

На жестком лице Ингевора с вертикальными морщинами от крыльев носа к углам рта ясно читалось, что ничего похвального в поведении Боларда нет.

— Может быть, — предложил Борис, мучаясь жалостью к пожилому человеку, — мы, как взрослые, солидные люди, оставим эти реверансы? Тошно, в самом деле…