Если бы ему удалось добраться до меча, жить мне оставалось всего несколько секунд. Не в силах подняться на ноги, я покатился вниз по скользкому склону, только так я мог опередить его и оказаться у меча раньше. Он подбежал, когда я едва успел встать на колени. Удар обутой в сапог ноги пришелся мне в бок, еще один обрушился на спину. Лопнувшим кровавым пузырем окутала меня боль, кости, казалось, растаяли, и я снова безвольно распростерся, но тут же почувствовал, что моя дернувшаяся нога зацепила за металл, и меч Бритаэля, соскользнув с задержавшей его падение преграды, тускло блеснул, сползая с обрыва. Через несколько секунд до нас донесся высокий и мелодичный на фоне грохочущего прибоя звон металла, это меч ударился о скалы внизу.
Но не успел этот звук достичь нас, как Бритаэль снова обрушился на меня. У меня подвернулось колено, и я отчаянно пытался освободить его. Сквозь залившую глаза кровь я увидел направленный в лицо удар и попытался увернуться, но кулак Бритаэля врезался мне в горло и отбросил меня в сторону, и такая дикая ярость была в том ударе, что я опять распластался на мокрой траве, почти утратив способность дышать и видеть. Почувствовав, что скольжу и качусь по склону, и помня, что ожидает внизу, я слепо выбросил левую руку, стараясь зацепиться за траву и остановить скольжение.
В правой я по-прежнему сжимал меч. Бритаэль снова бросился на меня и всем весом своего огромного тела ударил обеими ногами по кисти моей держащей меч руки. Там, где под кисть пришелся металл гарды, послышался хруст костей. Меч дернулся вверх, как захлопнувшийся капкан, и ударил Бритаэля по протянутой руке. Он резко выдохнул, как бы выругавшись без слов, и моментально отскочил. Каким-то образом мне удалось перебросить меч в левую руку. Он снова напал, так же быстро, как раньше, и хотя я попытался отступить, он подскочил ко мне и обрушил удар ноги на мою сломанную кисть. Кто-то закричал. Я чувствовал себя избитым, обезумевшим и ослепшим от боли. Вложив в удар последние силы, я ткнул мечом в его склонившееся надо мной тело и почувствовал, как меч вырвался из моей руки. Потом я лежал и ждал, не сопротивляясь, последнего пинка в бок, который должен был перебросить меня через край обрыва.
Я лежал ничком, почти бездыханный, меня рвало, я задыхался от рвоты и цеплялся левой рукой за мягкую подложку из водорослей, как будто за жизнь. Удары и грохот морского прибоя сотрясали утес, и даже эта едва ощутимая дрожь наполняла мое тело тягучей болью. Боль была везде. Бок болел так, будто кто-то поджаривал ребра на медленном огне, со щеки, которой я прижимался к траве, казалось, содрали кожу. Рот был наполнен кровью, а правая рука превратилась в пронизанный болью студень. Я слышал еще кого-то, находящегося очень далеко и едва слышно постанывающего от боли.
На губах моих лопались кровавые пузыри, горячая влага стекала на землю по подбородку, и я понял, что стоны, доносившиеся до меня, были моими стонами. Их издавал я, Мерлин, сын Амброзия, принц и великий чародей. Я закрыл полный крови рот и начал силком поднимать себя на ноги.
Боль в руке была жестокой, это место болело сильнее других; я скорее слышал, чем чувствовал, как маленькие косточки трутся друг о друга там, где они сломаны. Встав на колени, я убедился, что меня качает, и не посмел подниматься на ноги так близко от обрыва. Далеко внизу в подножие утеса ударил могучий вал, с грохотом выбросив вверх фонтан видимых уже в сероватом свете брызг и откатился, чтобы обрушиться сверху на следующую вздымающуюся волну. Утес содрогнулся. Какая-то морская птица, первая в этот день, с криком парила над головой.
Я отполз от края и лишь потом поднялся на ноги.
Бритаэль лежал у самой потайной калитки, лежал ничком, будто пытаясь заползти в нее. За ним по траве тянулась лоснящаяся, как след улитки, кровавая полоса. Он был мертв. Тот последний, отчаянный удар угодил в главную вену на горле, и жизнь истекала из него с каждым ударом сердца, когда он пытался ползти за помощью.
Часть пропитавшей мое одеяние крови принадлежала, должно быть, ему.
Я опустился на колени рядом с ним и убедился, что он мертв. Затем принялся перекатывать тело, пока, наконец, он не перевалился за край утеса и не отправился вслед за своим мечом в море. Пролитой же крови предстояло самой позаботиться о себе. Снова начинался дождь и, если повезет, кровь исчезнет еще до того, как кто-нибудь заметит ее.
Тайная калитка была по-прежнему открыта настежь. Я кое-как добрался до нее и встал, опираясь плечом о косяк. Глаза мои также были залиты кровью. Я вытер ее мокрым рукавом.
Ральфа не было. Не было и привратника. Факел уже почти догорел в своем гнезде, и в его дымном свете я видел, что сторожка и лестничный пролет пусты. В замке стояла тишина. На самом верху лестницы дверь была приоткрыта, там виднелся свет и слышались голоса. Они звучали негромко, взволнованно, но не тревожно.
Те, кто был с Утером, должно быть, по-прежнему владели ситуацией; тревогу никто не поднял.