Кристиан Фэй-2 (СИ)

  Гости продолжали напряженно молчать, рассматривая незваную гостью. Когда же Диа вывела вперед мальчика, в их глазах мелькнуло узнавание.

  -- Чей ребенок?

  Одна из женщин выронила рюмку, и ее содержимое разлилось по полу. В комнатушке запахло спиртом.

  -- Уот, сынок,-- воскликнула сидевшая рядом особа помоложе и вытерла жирные руки о полотенце.-- Вот и ты, негодник! Целый день тебя искали! Спасибо, госпожа, что привели его, мы так переживали...

  Еле выбравшись из закутка между столом, брюхатым мужиком и стеной, она склонилась к мальчику и растянула бесформенные губы в улыбке. Но Уот не шелохнулся, взирая на мать. Тучный мужчина в углу залпом проглотил рюмку самогона и с кряхтеньем вытер рот и бороду рукавом. Позади себя Диа слышала удивленный шепот Всадников.

  -- Уот, иди ко мне. Что стоишь? - мурлыкала мамаша, искоса поглядывая на Диа. С трудом сдержав себя, девушка сжала ладонь мальчика. Заметив стоявшую в углу прялку, она тихо хмыкнула.

  Брюхатый ковырнул пальцами свиной кусок и потянулся за бутылью. Шепот позади усилился, кони нетерпеливо заржали.

  -- Много ли вы напряли пряжи в этом году?-- Голос Диа прозвучал слишком резко в стенах хибары, и некоторые из праздновавших инстинктивно дернулись. Лицо женщины вытянулось в недоумении.

  -- Какая пряжа?

  -- Какая пряжа, мэм? - прошептал Третий за ее спиной, но Диа лишь отмахнулась.

  Брюхатый довольно чавкнул.

  Пальцы Диа разжались, выпустив руку мальчика. Растопыренной пятерней она ткнула в сторону бородача и тот внезапно умолк. На его заросшем щетиной лице отразилось удивление, сам он выпрямился по струнке, не в силах пошевелиться.

  -- Пряжа,-- повторила Диа. Она снова обратила все свое внимание на женщину у своих ног, отчего та съежилась.-- Вы же должны на что-то кормить сына и вот этого нахлебника,-- ее рука указала на брюхатого.-- Он ведь только и умеет, что пить. Правда, Заблуда?

  Заблуда что-то сдавленно булькнул и попытался дотянуться до соседа, но тот в ужасе шарахнулся прочь. Губы матери Уота растянулись в извиняющейся улыбке, обнажив пару недостающих зубов. Ее глаза беспрестанно косили в сторону захлебывавшегося мужика.

  -- О, мадам, готовить пряжу так долго, а стоит она сущие гроши. На что же мы будем жить? В деревне нынче так тяжело, так тяжело... -- Ее слова перетекли в неразборчивое причитание, а руки вновь потянулись к сыну.-- Правда, сынок? Скажи доброй госпоже, как нам было тяжело все это время.

  Диа могла с легкостью назвать диагноз стоявшей перед ней дряни. И имя ему была лень.

  -- Нет пряжи,-- Диа склонилась к ее изрытому угрями и алкоголем носу, чувствуя, как ярость клокочет в груди,-- нет и жизни бездельникам. Нужно думать о своей родной крови, а не о грязных мужиках и самогоне.

  Ее рука сжалась в кулак, и брюхатый поднялся из-за стола, выпучив глаза и хватая ртом воздух. Его толстые пальцы отчаянно скользили по поросшей щетиной шее, царапали ее, но бесполезно -- его ноги отрывались от пола. Со скрежетом сдвинулась скамья, и извивающийся Заблуда поднялся к закопченному потолку.

  -- Не ленитесь, и в следующее Солнцестояние будет вам прощение. А если нет,-- мужчина завис над столом, нелепо дрыгая ногами. Сапогом он задел зеленую бутыль, и та опрокинулась кому-то на грудь.-- Я вытащу ваши кишки и набью животы соломой. Не ждите пощады от Дикой Охоты.

  Побелевшие от напряжения пальцы Диа разжались. Брюхатый с грохотом обрушился на поросенка, разметав тарелки и остатки еды в стороны. Женщины с визгом полезли под стол, кто-то сдавленно ругнулся, кто-то потянулся за ножом. Мать Уота обхватила мальчика руками, похоронив его в своем необъятном теле, и по-коровьи заревела.

  -- Это было не по правилам,-- заметил Четвертый позже, и его карие глаза сощурились за прорезями маски. Но Диа прошествовала к коню, ничего не ответив. Что они вообще могли знать о правилах?

  Копыта коня трижды примяли снег, прежде чем он и его всадница взмыли в воздух. Следом поднялись остальные Всадники, округу огласил их громкий свист и гиканье. Из-за сумрачной лесной гряды показались новые души, и Диа направилась к ним.

  "Не сдавайся,-- шепнула она мальчику на прощание,-- я буду приглядывать за тобой".

  Мадам Кочерыж находилась на самой грани нервного истощения. Она боялась спать, боялась есть, выходить на свет божий и вообще приближаться к двери на улицу. Теперь улица превратилась в опасные джунгли, где зеркала появлялись в неожиданных местах, а казавшиеся надежными люди играли с ней злые шутки. Еще этот праздник Солнцестояния, будь он неладен... Вечерело, и за окном принялись взрываться волшебные хлопушки с дальнего запада; искры, которые они рассыпали, виднелись даже через плотные шторы. В газетах писали, что они очень опасны из-за нестабильной начинки, и пара человек с их помощью лишилась рук. Хлопушки и волшебство в списке страшных вещей Салли стояли в первой десятке.

  Также Мадам Кочерыж не любила праздники. Они вносили в ее бытие элемент мистики, грозя перевернуть жизнь на новый, чистый лист. И никто не обещал, что этот чистый лист окажется белым.