Кристина

— И все-таки, что ты знаешь об этой машине? — спросила она. — Ты ведь что-то знаешь. У тебя на лице написано.

Тогда настала моя очередь задуматься, и почему-то я мысленно увидел картину из какой-то научной книжки. Вообще от научных книг трудно ожидать картинок, но как кто-то однажды сказал мне, существует множество направлений и методов общественного образования… собственно, этим кем-то был сам Эрни. Так вот, на картине были изображены два атома, на огромной скорости мчащиеся друг к другу. Раз! Вместо груды обломков (и их атомной «неотложки», подбирающей ошметки поврежденных нейтронов) вы получаете критическую массу, цепную реакцию и одно большое адское месиво.

Затем я решил, что воспоминание об этой картинке было вовсе не лишним. Я попытался быстро ответить на вопрос: что сделала бы полиция, если бы ей было известно то, о чем знали мы с Ли? Привлекла бы к суду привидение? Или машину? Или привлекла бы чье-нибудь внимание ко мне и Ли?

— Дэннис?

— Я думаю, — сказал я. — По-твоему, паленым не пахнет?

— Что ты знаешь? — снова спросила она.

Столкновение. Критическая масса. Цепная реакция. Преисподняя.

Я думал о том, что, сложив наши разрозненные знания, мы могли что-нибудь предпринять. Сделать какое-нибудь действие. Мы…

Мне вспомнился мой сон: машина, стоящая в гараже Лебэя, мотор, набирающий и сбавляющий обороты, вспыхнувшие передние фары, визг покрышек.

Я взял ее руки в свои.

— О'кей, — сказал я. — Слушай. Эрни купил эту машину у парня, который потом умер. Парня звали Ролланд Д. Лебэй. Мы увидели ее стоящей перед его домом…

— Перед чьим домом?

— Перед домом Лебэя. И мне сейчас кажется… что он до того хотел, чтобы она оказалась у Эрни, что отдал бы ее даром, если бы не было другого выхода. Как будто Эрни увидел машину и что-то понял, а потом Лебэй увидел Эрни и понял то же самое.

Ли убрала свои руки из моих ладоней и снова начала потирать локти.

— Эрни сказал, что заплатил…

— Заплатил. И продолжает платить. Если Эрни вообще еще существует.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Я тебе кое-что покажу. Через несколько минут. Но сначала небольшая предыстория, ладно?

— О'кей.

— У Лебэя были жена и дочь. Давно, еще в пятидесятых. Дочь умерла на обочине дороги. Она подавилась гамбургером.

Лицо Ли стало белым, потом еще белее, такой цвет бывает у молока, с которого сняли сливки.

— Ли! — быстро проговорил я. — С тобой все в порядке?

— Да, — хрипло сказала она и попыталась выдавить из себя улыбку — Я в порядке. — Она встала. — Где тут у вас ванная комната?

— В конце холла, — сказал я. — Ли, ты ужасно выглядишь.

— Меня тошнит, — жалобно произнесла она и торопливым шагом пошла в ванную.

Я закрыл уши руками, чтобы не слышать, как ее рвало.

* * *

Когда она вернулась, то была уже не такой бледной. На ее щеках блестели капли воды.

— Прости меня, — сказал я.

— Ничего. Просто я… опешила. — Она слабо улыбнулась. Затем поймала мой взгляд и проговорила:

— Только скажи мне, Дэннис. Это правда? Это действительно правда?

— Да, — ответил я. — Правда. Но не вся. И я не знаю, стоит ли мне продолжать.

— Я хочу, чтобы ты рассказал все.

— Мы можем пропустить это место, — сказал я, не очень поверив ей.

Ее встревоженные глаза все так же смотрели на меня.

— Было бы безопасней… ничего не пропускать, — запнувшись, произнесла она.

— Его жена покончила с собой вскоре после смерти дочери.

— А машина…

—..участвовала в этом.

— Как?

— Ли…

— Как?

И я рассказал ей — не только о маленькой девочке и ее матери, но и все, что знал от Джорджа Лебэя о его брате, о его озлобленности, о бегстве в армию, о том, как он возился там с машинами и ссорился с офицерами, заставлявшими его чинить свои автомобили. О второй мировой войне. О брате Эндрю, убитом во Франции. О старом «шевроле». О старом «Гудзоне корнете». И о том, как все те годы он злился на «говнюков», мешавших ему.

— Это слово… — пробормотала Ли.

— Какое слово?

— Говнюки, — она через силу выговорила его. — Эрни употребляет его.

— Я знаю.

Мы посмотрели друг на друга, и ее руки очутились в моих.

— Тебе холодно, — сказал я. Еще одна полезная ремарка, многократно испытанная Дэннисом Гилдером. У меня таких не меньше миллиона.

— Да. По-моему, я никогда не согреюсь. Я захотел обнять ее — и не обнял. Но почувствовал, что Эрни уже меньше разделял нас. Он словно куда-то исчезал. И это было ужасно.

— Его брат говорил что-нибудь еще?

— Ничего существенного.

Однако в моих ушах прозвучал голос Джорджа Лебэя: «Он был одержим злобой, но он не был каким-то чудовищем». И еще: по крайней мере… я так думаю. Тогда мне показалось, что он хотел что-то добавить… а потом понял, что разговаривает с посторонним. Что он хотел сказать?

И тут мне в голову пришла одна по-настоящему чудовищная мысль. Я попытался оттолкнуть ее от себя. Она никуда не делась… и мне было тяжело. Как если бы пытался оттолкнуть пианино. Я сразу почувствовал испарину на лбу.

— Мистер Лебэй дал тебе свой адрес? — спросила Ли.