Кристина

Когда все ушли, я еще долго лежал с включенной настольной лампой, боясь засыпать. Я знал, что родители внизу тоже не спят, волнуются, не влип ли я в какую-нибудь беду или не навлек беду на кого-нибудь другого, к примеру, болельщицу с фантастическим телом.

Наконец я понял, что уснуть не смогу. Лучше почитаю до рассвета, а днем, может, успею вздремнуть во время скучной части бейсбольного матча. Подумав так, я мгновенно уснул. На полу возле кровати валялась закрытая книга.

8. Первые перемены

Было б денег навалом у меня,

Я бы поехал в город,

Я бы купил «меркурий».

Хочу купить себе «меркурий»

И рассекать на нем везде.

«Стив Миллер бэнд»

Я с чего-то решил, что в субботу ко мне приедет Арни, и потому остался дома: постриг лужайку, навел порядок в гараже, даже помыл все три машины. Мама потрясенно наблюдала за моими трудами, а за ужином – зеленым салатом с сосисками – сказала, что хорошо бы кошмары снились мне почаще.

Я не хотел звонить Арни домой после всего, что недавно случилось, но когда началось предматчевое шоу, а его все не было, я набрался храбрости и взялся за телефонную трубку. Ответила Регина, и хотя она старательно делала вид, что ничего не произошло, в ее голосе я заметил какую-то необычную холодность. От этого мне стало грустно. Ее единственного сына совратила старая шлюха по имени Кристина, а лучший друг Деннис ей в этом помог. Может, даже был сутенером.

– Арни нет дома, он у Дарнелла. С девяти утра.

– А… – протянул я. – Надо же. Не знал. – Прозвучало неубедительно. Даже мне самому показалось, что я соврал.

– Разве? – новым холодным тоном вымолвила Регина. – Ну ладно, пока, Деннис.

Она повесила трубку. Я несколько секунд смотрел на свою, потом тоже повесил.

Папа сидел перед теликом в огромных фиолетовых бермудах и шлепанцах на голую ногу, в переносном холодильнике рядом с ним стоял ящик пива. У «Филлис» явно был хороший день: они надирали «Атланте» задницу. Мама ушла в гости к однокурснице (сдается, они читали друг другу свою писанину и пищали от восторга). Элейна ушла к подруге Делле. В доме было тихо; снаружи солнце играло в догонялки с парой безобидных белых облаков. Папа протянул мне банку пива – он делает это лишь в самом благостном расположении духа.

Но в ту субботу ничто меня не радовало. Я все думал об Арни, который променял бейсбольный матч и валяние на травке под солнцем на промозглую, пропахшую маслом тьму гаража Дарнелла, где он теперь возится с этой ржавой раздолбанной тушей, а вокруг орут мужики, инструменты падают на бетонный пол с резким металлическим лязгом и раздаются пулеметные очереди пневмоключей. Сиплый голос и задыхающийся кашель Уилла Дарнелла…

Черт подери, неужто я ему завидовал?

На седьмом иннинге я встал и направился к двери.

– Куда это ты? – спросил папа.

Вот именно, куда это я собрался? К Дарнеллу? Присматривать за своим дружком, кудахтать над ним, слушать мерзкий треп Дарнелла? Хочешь снова отведать дерьмеца, не наелся? Да пошло оно все! Арни уже большой мальчик, сам справится.

– Никуда, – ответил я и заглянул в хлебницу: в самом дальнем углу обнаружилась сестренкина заначка – бисквит «Твинки». Ха, вот Элейна взбесится, когда захочет перекусить во время «Субботней ночи в прямом эфире», тайком проберется на кухню и не обнаружит своей вкусняшки. – Никуда, пап.

Я вернулся в гостиную, сел, взял у папы еще одну банку пива и запил им «Твинки», а потом даже облизал картонку из-под бисквита. Мы досмотрели, как «Филлис» разделали под орех «Атланту» («Мы им всыпали, – буквально слышу я стариковский голос деда, который умер уже пять лет назад, – всыпали по первое число!»), и я совсем не думал об Арни Каннингеме. Совсем.

Ну почти.

На следующий день он приехал на своем старинном трехскоростном велике. Мы с Элейной играли в крикет на лужайке за домом. Во время месячных у сестры всегда «руки чешутся». Элейна очень гордилась своими месячными: они приходили регулярно уже целый год и два месяца.

– Эй! – крикнул Арни, выезжая из-за угла. – Смотрю, у вас тут битва Твари из Черной лагуны и Невесты Франкенштейна!

– Сыграешь с нами? – предложил я. – Бери оружие!

– Я с ним играть не буду! – заявила Элейна, бросая свой молоток. – Он жульничает еще больше, чем ты! Ох уж эти мужчины!

И она ушла, а Арни с театральным придыханием воскликнул:

– Она первый раз назвала меня мужчиной, Деннис!

Он упал на колени и взглянул на меня с восхищенным потрясением. Я засмеялся. Арни умел дурачиться, когда хотел. Поэтому он мне и нравился – ну, помимо прочего. И еще мне кажется, что это была наша тайна. Никто, кроме меня, не видел его в деле. Однажды по телику рассказывали про миллионера, который хранил украденного Рембрандта в подвале своего дома, чтобы больше никто не мог им любоваться. Я его понимаю. Не то чтобы Арни был Рембрандт – его даже хорошим комиком не назовешь, – но я не мог устоять перед таким соблазном: знать про что-то очень хорошее и никому не рассказывать.