Кристмас

Аникеев-старший взял бутылку и прошествовал с ней к столику. Он плеснул себе в бокал благородного напитка, не спеша выпил. Потом вынул из кармана пакетик с белым порошком, зачерпнул кончиком мизинца и провел по зубам. На душе стало легко и спокойно. Все складывается как нельзя лучше.

– Все-таки нельзя не признать, что ты гениален, – сказал он вслух. – У тебя аналитический ум, а это во все времена редкость! Практически ты – вершитель человеческих судеб, Личность с большой буквы!

«Интересно, когда ты впервые ощутил свою исключительность?» – ехидно поинтересовался внутренний голос.

– Наверное, еще в школе, – ответил Аникеев-старший. – Я ведь был лучшим учеником в классе, в отличие от брата, вечного балбеса и неудачника.

Ты не просто гениален, ты трудолюбив! Ведь только трудолюбие делает из мутного алмаза таланта сверкающий бриллиант!» – воскликнул внутренний голос.

– Не надо мне льстить, – раздраженно сказал бывший патологоанатом, – да, я достиг всего талантом и упорством. Диплом об окончании медицинского института с отличием был только у меня одного из группы.

«Но тебя никогда не ценили», – произнес голос с сочувствием.

– Не надо меня жалеть! – вспылил Борис Андреевич. – Я не нуждаюсь ни в чьей жалости!

Он налил полбокала коньяка и залпом выпил.

«Коньяк так пить не принято, – напомнил голос, – нужно взять бокал в ладони, согревая его теплом рук, потом насладиться ароматом…»

– Знаю без тебя, – перебил его Аникеев-старший, – пригубить, подержать во рту, чтобы оценить букет… Скажи еще, что вкус хорошего коньяка, как правило, держится во рту до двух часов. Но такой напиток доступен единицам!

Мы остановились на том, – продолжил он, – что меня не ценили. Только не надо об этом говорить, да еще с таким противным участием. Сильная личность, каковой я являюсь, не нуждается в сострадании. Проблема состоит в том, что людишкам не дано понять, кто рядом с ними находится. Вот, скажем, Адольф Гитлер был великолепным художником, и это исторический факт. До того как стать фюрером, он зарабатывал большие по тем временам деньги на продаже собственных картин. А в Академию художеств его не приняли, причем два раза «провалили». И он произнес слова, под которыми могу подписаться и я: «Гения может понять только гений». Как красиво и правильно сказано! – Доктор даже встал и заходил по комнате, скрестив руки на груди. – Меня, талантливейшего из врачей, запихнули в какую-то затрапезную клинику, но и там продолжали плести какие-то интриги, не давали работать…

Ну, все, хватит об этом! – капризно сказал Борис внутреннему голосу, хотя тот и так тактично помалкивал. – Давай лучше посмотрим, какие я снял гениальные фильмы. Талантливый человек – талантлив во всем. И это качество, как известно, не пропьешь. Так что имею полное право еще выпить, – с этими словами Аникеев-старший снова плеснул себе коньяка.

После этого он подключил «трофейную» цифровую видеокамеру к телевизору.

«Какая режиссура, – восхитился голос, наблюдая за тем, как на экране отпиливают голову. – А ракурс-то как выбран! Да вы просто Феллини!»[8]

– Дело не в режиссуре, – снисходительно пояснил внутреннему голосу Аникеев-старший, хотя заслуженная похвала была ему приятна. – Я – автор проекта, а это уже иная, более высокая градация.

«Мэтр, – уважительно обратился к Борису Андреевичу внутренний голос, – вы разрешите вас так называть?».

Бывший патологоанатом кивнул головой в знак согласия.

«Что вас заставило обратиться к теме смерти?»

Непризнанный гений удивился глупому вопросу: