Критическая метаморфоза

Вениамин Грамм, напоминал Элаю одного полицейского из практики, когда они с коллегой пришли в один из ближайших участков, брать интервью в опер уполномоченного. В один момент, когда они уже начали задавать ему, заранее подготовленные вопросы, в кабинет зашёл пузатый тип (у Грамма не было проблем с весом, но всё близилось к этому), с погонами посерьёзней и с аналогичным душком. Приехавший, как позже выяснилось, на иномарке, припаркованной за три квартала, где-то в гаражах. Чтобы никто не видел, потому как с его зарплатой, он за всю жизнь, не мог бы позволить себе такого. Подошёл к интервьюируемому, тыкнул пальцем на лежащее у него на столе дело и без стеснений, при всех сказал: «Этих отпускаешь». Тот, виновато кивнул и побледнел, увидев взгляд Элая.

Грамм со временем, всё больше и больше пытался пользоваться своим положением. Фактически цензурируя и проверяя кажое слово журналистов ниже по ланке и напрямую указывая, что им можно опубликовывать, а что нет. Про кого можно употреблять такие термины, а о ком нет. Вынуждал всех сбрасывать ему отчёт о всех наработках, пишущих параллельно его заказам, на эту же тему, либо резонансные новости, в том числе тех работников, которые фактически не являются его подчинёнными. А в случае не повиновение, практически ставил ультиматум редакторам других соседних издательств уповая на свой стаж и знакомства.

Как только все увидели, что никакого серьёзного собрания не будет, а Вениамин Грамм решил просто в начале месяца, что редко бывает, сверить планы и выработку, сразу зашевелились и забегали для виду. Чтобы не давать никаких поводов начальнику для замечаний.

Вениамин углядел «кипящую» работу, ухмыльнулся и как всегда, сказал: «Так, кто там сегодня, быстро ко мне с отчётом, только сразу о главном и уложитесь в пять минут. Дальше…», — его сбила с мысли, рядом стоявшая Влада.

Слегка боясь взглянуть ему в глаза, с огромной и тяжёлой папкой, в руках. Папкой с информацией для статей, которую она готовила неделю. Впервые, так как только-только она решила свой вопрос с принтером, до этого ей не доверяли делать эту довольно муторную работу, но публичную.

Элай, смотря ему в глаза, без сомнений понимал, что Вениамин сейчас скажет.

— Влада, эббфф… Давай всё-таки кто-то другой выступит, передай папку слева от себя. Да, именно ему… — он показал пальцем на первого попавшегося сотрудника, — А сама подожди. Подойдёшь в конце… — Элай за всё время уже настушался сотен вариантов фраз, которые использует Вениамин для того, чтобы не замечать своей подчиненной Влады, каждое собрание. Оставляя её персону на потом и всегда последней, если вообще давал ей какое-то время. В чём бы не заключался вопрос или просьба.

Причина состоит в том, что работает Грамм только лишь с проверенными сотрудниками. Скажем так, с «закалёнными в боях», ну или просто, имеющие хороший опыт в написании статей. Он не хотел учить новеньких, предоставляя им опыт работы. И не хочет брать на себя ответственность за возможные ошибки новичков. А просто ставил им галочку за проведённую практику и получал за это дивиденды от учебного заведения. Тем более, что журналистам, которые работают там уже по несколько лет, это выгодно, и они щедро поощряют сохраненное им место и неплохую ставку.

«Да, она тихая и слегка незаметная. Но вы же не понимаете, что совершенно не заслужено, самолично сделали ей репутацию самого слабого звена. Так что, не ужели нельзя вести себя по-людськи?» — высказывал это Элай, Грамму в лицо, ещё полгода назад. Видя в ответ лишь гневные гримасы. Повлёкшие за собой систематические уменьшения выдаваемых ему заказов. Но Элай, понимая, что Грамм пытается, таким образом вынудить его извиниться, не пошёл на это и в свою очередь, просто перестал разговаривать с ним на любые темы, кроме работы. Но так долго продолжаться не могло. И Вениамин всё же простил своего третьего, лучшего работника. Для него было главное продуктивность, а не человечность Элая. За что в дальнейшем очень пожалел.

Влада услышала и смиренно отошла, вслед за тем, после этого Грамм начал отдавать поручения остальным. Элай понял, что спокойно работать ему дальше не дадут. И уже смешиваясь в «чертополохе» офисных коллег, старался покинуть этот паноптикум, по умолчанию через двери. Но внезапно ощутив на себе взгляд, вынуждено обернулся. И усмотрел печальный взор Вениамина, стучащего кистью по своим наручным часам, показав ему на дверь, с надписью своей фамилии.

Традиционно это у них означало, «Ко мне в кабинет через двадцать минут». Хоть Элай и не питал уважения к нему, но в этом взгляде виднелось что-то новое, непонятное и возможно серьёзно-важное, что и побудило его послушаться, а не свалить, предварительно проговорив Грамму какую-то бредовую отмазку.

Но всё же выйти с этого хаоса, ему было необходимо, ведь все присутствующие начали явно, зачем-то, повышать голос, выясняя причину не своевременного до писания материала своих коллег. В такие дни уличный воздух Элаю казался намного свежее обычного и дышалось легче.