Критическая точка

Гарм Видар КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КРИТИЧЕСКАЯ ТОЧКА — 1 (Подозрительная на экстремум) (Сказочная повесть, ориентированная на юных инженеров и младших научных сотрудников среднего возраста)

«Если вам когда-либо случалось читать мудрые сочинения патера Бузенбаума, иезуитского богослова и философа, то вы знаете — да как этого не знать? — что черти днем почивают, встают же около заката солнца, когда в Риме отпоют вечерню.»

Большой выход Сатаны. О. Сенковский

«Был восьмой час вечера, когда доктор приложил ухо к моему сердцу, поднес мне к губам маленькое зеркало и, обратясь к моей жене, сказал торжественно и тихо: — Все кончено. По этим словам я догадался, что я умер.»

Между жизнью и смертью. А. Апухтин

1. ЗДЕСЬ ЖИЛ И РАБОТАЛ…

Сидоров не любил экскурсии, экстракции, эксцессы, экспедиции, экстравагантности, экстраординарности и экстрасенсов. Сидоров любил покой, по возможности полный (но не вечный: это было бы уже чересчур). Любил Сидоров вкусно поесть и сладко поспать. В промежутках между этими любимыми занятиями Сидоров, как и все нормальные люди, ходил на службу, где достаточно исправно служил, но без эксцессов и особой экстравагантности.

Со стороны могло показаться, что жизнь Сидорова была унылой, скучной и серой. Но серый цвет был любимым цветом Сидорова (особенно обожал Сидоров серые галстуки). Поэтому себя Сидоров считал человеком счастливым. Что, в общем-то, соответствовало истине, в виду непритязательности описываемого объекта, а именно, непосредственно самого Сидорова.

Но речь, собственно, пойдет не о Сидорове, точнее не только (а может не столько) о Сидорове, сколько о тех феерически-фантасмагорических событиях, безумным водоворотом захлестнувших бедного Сидорова — скромного любителя покоя и серых галстуков.

Ничего в тот день не предвещало кардинального перелома в судьбе скромного антагониста экстрасенсов, экстрактеров и прочего экстраразнообразия.

В тот день Сидоров, как всегда, опоздал на работу. Как всегда был пойман с поличным начальством прямо в коридоре и, тут же в коридоре, был публично предан анафеме (Вы взрослый человек, Сидоров! Сколько это может продолжаться! Я надеюсь, что это было в последний раз!). Лично он Сидоров, тоже надеется, что это в последний раз, и так каждый раз.

Как всегда, довольные соратники Сидорова, прервали утренний five o'clock (ten, если уж быть совсем точным) и беззаботной гурьбой высыпали в коридор, чтобы в который раз пронаблюдать ежедневную экзекуцию — моральное избиение младенца (вы же не ребенок…) Сидорова.

Демонстрируя высшую форму социальной защиты, шеф повернулся к Сидорову спиной, давая понять, что аудиенция закончена. Сидоров встряхнулся, как пес после вынужденного купания, и собрался нырнуть в помещение, где по истечению положенного срока, возможно, будет вывешена мемориальная доска (…ЗДЕСЬ ЖИЛ И РАБОТАЛ СИДОРОВ…), но был пойман за пуговицу пробегавшим мимо профсоюзным боссом.

— Сидоров! Ты… — начал тяжело отдувающийся босс.

— Петрович, займи десятку до зарплаты. — Сидоров, как и Штирлиц, знал, что главное — озадачить противника.

— Погоди, Сидоров. Надо…

— Ну тогда — пятерку!

— Сидоров!

— Трешку!

— Сидоров, какой же ты меркантильный, — сдался наконец профбосс и совершил тактическую ошибку, позволив втянуть себя в зыбкую и засасывающую пучину философского спора.

— Я не меркантильный, а философски прагматичный.

— Киник ты!

— Это что: специалист по кино? Вроде кинолога, что ли?

Профбосс задумчиво посмотрел на Сидорова, тяжко вздохнул и отбыл, однако уклонившись как от ответа, так и от дачи трешки.

Сидоров, все еще пребывая в мучительных интеллектуальных исканиях по поводу не добытой трешки, добрался до своего рабочего стола (здесь жил и работал…) и, машинально перебирая бумаги, сваленные в рабочем беспорядке, наткнулся на лист плотного черного блестящего картона, на котором искрилось и (ей богу!) подмигивало слово, выведенное серебряной краской:

«СЕГОДНЯ»

— Сидоров, есть пайки с растворимым кофе. Ты не мог…

— «Для того чтоб смеяться, ставят хлеб на столы, и увеселяет жизнь вино; а деньги все разрешают». Екклезиаст, глава 10, стих 19. НО! «Что было то и будет, что творилось, то творится. И нет ничего нового под солнцем». Там же, стих другой.

— Ты что, Сидоров, болен?