Критические статьи, очерки, письма

Что же касается самого этого тома, то и о нем автор ничего больше не скажет. К чему обращать внимание читателя на еле видную нить, соединяющую эту книгу с книгами ей предшествующими? Это все тот же разум, озабоченный другими делами; те же волны, поднятые другими ветрами; то же чело, изборожденное другими морщинами; та же жизнь в другом возрасте.

Автор не будет особенно настаивать на этом. Скажем больше, в своих произведениях он допускает элемент личного только потому, что в нем может иногда отразиться общее. Он полагает, что иначе не стоило бы труда изучать его индивидуальность, как выражаются теперь в довольно скверном стиле. И какого бы мнения ни были об этой индивидуальности, она лишь весьма неясно проступает в его книгах. Автор далек от мысли, что данную книгу, в частности, можно рассматривать во всех ее разделах как достоверный материал для истории какого-нибудь человеческого сердца. В этом томе есть много вымышленного.

Но что, быть может, действительно нашло выражение в некоторых местах этого сборника, что было главной заботой автора, когда он набрасывал помещенные ниже стихи, — это то странное сумеречное состояние души и общества в наш век, тот туман вокруг и неуверенность внутри, тот неясный полусвет, в котором мы живем. Вот почему в этой книге в возгласах надежды слышится нерешительность, песни любви прерываются жалобами, безмятежная радость проникнута печалью, уныние внезапно переходит в веселье, слабость неожиданно сменяется подъемом; за спокойствием скрыто страдание, внутреннее волнение лишь едва колеблет поверхность стиха; мысль с благоговением возвращается от городской площади к семье, а опасение, что все идет к худшему, минутами уступает место радостной и бодрой вере в то, что расцвет человечества возможен. В этой книге, столь незначительной пред лицом таких великих вопросов, слиты воедино все противоположности: сомнение и вера, день и ночь, самые темные уголки души и самые лучезарные высоты духа, — слиты так же, как во всем, что мы видим, во всем, что мы мыслим в наш век; как слиты они в наших политических теориях, в наших религиозных убеждениях, в нашем домашнем существовании, в истории, которую создают для нас, в жизни, которую мы сами создаем для себя.

И последнее, что считает нужным прибавить автор: в это переходное время, обреченное на ожидание, время, когда идет такой неистовый спор, когда точки зрения так резко разграничиваются и доводятся до таких крайностей, что у нас прислушиваются сегодня только к двум словам — даи нет— и только им рукоплещут, — сам автор не принадлежит все же ни к тем, кто отрицает, ни к тем, кто утверждает.

Он принадлежит к тем, кто надеется.

1835

ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ «ВНУТРЕННИЕ ГОЛОСА»

Шекспировская Порция где-то говорит о музыке, которая есть в каждом человеке. «Горе тому, — говорит она, — кто ее не слышит!» Эта музыка есть и в природе. Если книга, которую вы сейчас прочитаете, что-то представляет собой, то только эхо, конечно смутное и слабое, но, как надеется автор, верное эхо той песни, что возникает в нашей душе в ответ на песнь, звучащую вне нас.

Впрочем, поскольку, в глазах автора, это тайное внутреннее эхо и есть подлинная поэзия, настоящая книга только продолжает предшествующие ей, хотя время и вызвало в ней, быть может, некоторые новые оттенки чувств и дальнейшее развитие мыслей. Она содержит то же, что содержалось в других книгах, с той только разницей, что в «Восточных поэмах», например, цветок распустился бы полнее, а во «Внутренних голосах» капля росы или дождя скрыта более глубоко. Поэзия — предположим, что уместно произнести здесь такое великое слово, — поэзия подобна богу; она едина и неистощима. Если у человека есть свой голос, а у природы свой, то есть он и у общественных событий. Миссия поэта, как всегда полагал автор, в том, чтобы слить воедино в своих песнях это троякое слово, содержащее тройной урок, ибо первое обращено главным образом к сердцу, второе — к душе, третье к разуму. Tres radios. [86]

Да и кроме того, не узнает ли себя здесь в наше время всякий человек? Разве не исчерпывают его целиком три стороны нашей жизни: домашний очаг, поле и улица? Домашний очаг — это наше сердце; в полях природа говорит с нами; на улице, подхлестываемый бичами различных партий, бурлит тот водоворот, что зовется политическими событиями.