Критический эксперимент

Мы сидели в трактире до вечера. Премьер-майор Яковлев, оказывается, был выброшен в Пруссию три года назад в чине прапорщика (вернее, штабс-капитана, разжалованного в прапорщики за пьянку, драку и ругань в адрес начальства). Он оказался в группе брошенных своими офицерами солдат и предотвратил набег пруссаков на беспечного бездарного командующего, а затем перехватил английское письмо, в котором командующему предлагалось большое отступное за отступление из Пруссии. В тот же момент Яковлев почувствовал, что может уже вернуться, но он решил остаться здесь, где жизнь настоящая. Он ухитрился передать письмо в руки императрице, ему вернули чин штабс-капитана, наградили орденом и послали привезти по именному повелению генерала на суд императрице. Он прибыл в свите Апраксина, который был назначен новым командующим, Апраксин объявил командующему. что тот арестован, и Яковлев повез предателя в Петербург. Зная, что императрица никого не казнит, а здесь скорее всего изменник отделается выговором и отправкой в имения, он всю дорогу вел речь о том, что императрица собирается урезать генералу язык и сослать на Камчатку навечно. В итоге недалекий и трусливый генерал попытался бежать, и Яковлев вместе с солдатами убил его при попытке к бегству.

Императрица отругала его за то, что не довез изменника, но видно было, что в сердце она довольна. А Яковлев нашел блестящий ход, стал показывать, что он готов на все, как рыцарь императрицы, любящий ее всей душой (но благоразумно вел себя так, чтобы она не попыталась сделать его фаворитом: показывал, что он смертельно робеет при ее появлении). Императрица растаяла и подарила ему свою персону в золотом медальоне.

После этого Яковлев вернулся на войну. Случаев проявить храбрость и умение командовать ему представилось много. Он хвастал мне, как с горстью солдат удерживал холм, пока все войско не развернулось и не ударило пруссакам в тыл, как с казаками взял в плен знаменитого прусского генерала, упоминая при этом кучу немецких и русских фамилий. Поскольку все видели персону у него на груди, представлять к наградам его не забывали и он уже дорос до премьер-майора, на груди которого сияли русские звезды и австрийский орден.

Славился Яковлев также жестокостью по отношению к изменникам. Их до суда не довозили. А после того, как Яковлев разоблачил генерала Тотлебена, лично повез его в Питер и опять не довез, императрица скорчила ему рожу, назвала <<Мой верный Малюта>>, и дала титул барона Яковлева-Скуратова. Так что офицеры прозвали его Малюта Скуратов, но, как он хвастал опять, подчиненные и солдаты его любят и готовы всегда за него или вместе с ним жизнь отдать.

Мне стало завидно: вот человек нашел свое место в жизни, а я?

На следующей неделе я получил брань за неаккуратно сделанные отчеты о заседаниях и малюсенькую похвалу за их деловитость и стиль. Поручение осталось прежним. Должны были платить жалованье, но его, как всегда, задержали. Чиновники посмеивались надо мной, что меня посадили на такое место, где ничего не возьмешь, разве что ратманы, перепив пива, начнут ругать императрицу. Но немцы типы осторожные, и ничего такого никогда при русских не скажут.

А потом стало хуже. Кто-то подсмотрел мою рекомендацию, и меня начали травить. Все спрашивали, когда же я уязвлю Суворова? Чем же я жил, ежели носов не брал? И так далее.

К счастью, на следующей неделе вернулся князь. Он, весьма довольный, угостил меня и рассказал, что два дня они шли по морю, затем три дня он ждал оказии, дабы передать письмо императрице. Императрица изошла со смеху, но некоторые места были непонятны. Она позвала ближний двор и академика Баркова и велела читать вновь. Барков стоял с ней рядом и по ее знаку на ухо пояснял ей непонятные места. Двор под конец лежал на полу от изнеможения. Перед отъездом императрица велела еще раз прочитать протокол, опять смеялась и оставила Ваньку в нашем распоряжении, с тем, чтобы ей пересылали отчеты о дознании и суде. Князя произвели в штабс-капитаны и наградили деньгами, генерал также получил высочайшую благодарность. А Барков расспросил князя, кто же на самом деле писал протокол, и пригласил меня, ежели я буду в Питере, выпить с ним.

На разводе исключительно довольный губернатор при всех похвалил меня и сдержал слово <<озолотить>>: выдал мне золотой червонец. Эти десять рублей были с его стороны удивительной щедростью. Больше никогда я от него такого не видел. Князь поделился со мной своей наградой более щедро, и на некоторое время я был обеспечен деньгами.

А на следующий день экзекутор объявил мне, что меня произвели в столоначальники и дали мне в подчиненные Пафнутия и еще двух письмоводителей с хорошим почерком. Моя обязанность теперь была составлять протоколы дознаний и отчеты о заседаниях ратуши. Поскольку я уже понимал по-немецки, в застенке пришлось бывать чаще.