Критический эксперимент 2033

На сей раз героя дня стали наперебой приглашать в гости богатейшие плебейские роды, и Евгению пришлось быстренько попросить дощечку и записывать на ней приглашающих, чтобы никого не обидеть и наносить визиты в последовательности высказанных приглашений. Присутствовавшие плебеи и некоторые патриции (видно, многие из них были втайне довольны полным поражением Аппия, и в первую очередь диктатор) собрали денег. Словом, на ближайшие пару месяцев, а то и больше, думать о хлебе насущном и о жилище нужды не было.

14. Царь Аппий

Целых три народа объединились на сей раз в союзе против римлян: вольски, сабины и эквы. Если бы они не потратили время зря, договариваясь друг с другом, и напали бы, пока диктатора не было, у них были бы все шансы на победу. Узнав о назначении диктатора, они стали медлить ещё сильнее, обговаривая новые планы, а заодно, может быть, дожидаясь истечения полномочий Валерия.

Квинт Гладиатор по нескольку дней жил у самых влиятельных плебеев. Они присматривались к победителю Аппия Клавдия. Если бы он не был начисто разорён, его, наверно, выдвинули бы в трибуны, чтобы он использовал своё красноречие и умение находить неожиданные для спесивых патрициев юридические ходы на благо народа. Но эту беду собирались поправить: практически в каждом доме ему представляли вдову и выражали готовность дать за нею в приданое хорошую усадьбу. Все эти вдовы имели сыновей и прослеживался второй слой такого благодеяния: по обычаям, ныне бездетный Квинт должен был немедленно усыновить одного из пасынков, и ему, как старшему сыну, перешло бы по наследству недвижимое имущество приёмного отца, тем самым фактически вернувшись в род. Приходилось выкручиваться, чтобы не испортить отношения и отделаться от «невесты». У Канулеев, например, произошёл такой диалог. Глава семьи, Гней, представил женщину лет тридцати с хвостиком.

— Это почтенная Канулея, вдова Тиберия Фидения. У нее было четверо сыновей, старший, Тит, унаследовал имущество отца, а двое выживших младших — Спурий и Маний — готовы служить тебе, pater familia.

Заметив большую бородавку на шее Канулеи, Квинт дерзко пошутил:

— Спасибо тебе, Гней Канулей. Но я боюсь, что ночью в пылу страсти потеряю разум, приму эту бородавку за фаллос врага и вырву его с корнем, как сделал с Круделием. Ведь не хочется же тебе, чтобы прекрасная Канулея истекла кровью?

Все расхохотались, и вопрос был исчерпан.

Но у Ретия Порция дело пошло по-другому. Он представил ему Порцию, вдову Нумерия Мафенаса. Поскольку Нумерий был третьим сыном, фамилия Мафенасов отпустила вдову с её сынишкой Авлом. Порция вышла, держа за руку четырёхлетнего черноглазого пострелёнка, который сразу забрался Евгению на колени:

— Дядя Квинт, ты ведь тот самый герой, который перебил сто вольсков голыми руками, а здесь прикончил подлеца Круделия и победил самого Аппия Клавдия?

— Авл, всех погибших у вольсков было сорок. Так что молва врёт. «Utile non debet per inutile vitiari». (Правильное не следует искажать посредством неправильного).

Поговорили ещё немного о разных мелочах, и тут пострел выдал:

— Дядя, говорят, что ты станешь моим отцом? Вот ведь как хорошо было бы!

Все невольно расхохотались, хотя сначала для порядка нахмурились и прогнали Авла. А двадцатилетняя симпатичная пепельноволосая, белокожая, сероглазая Порция «смутилась», закутав лицо покрывалом и поглядывая искоса на Квинта. Словом, Квинт был сражён.

Свадьбу решили сыграть торжественно и дать вдове в приданое усадьбу недалеко от Пренесте, возле герникских гор. Место, дескать, красивое, благодатное, хоть и не безопасное, но не герою уходить от военных тревог. Поэтому потребовалось совершить все обряды, объявить заранее о помолвке, и свадьба была назначена через месяц, сразу с оговоркой, что, если за этот месяц вспыхнет война, то в первый счастливый день после роспуска армии.

Почти у всех гостеприимных хозяев повторялись истории, подобной той, что случилась с молодым Павлом Канулеем.

Он на второй день рано утром встретил Квинта при выходе из его таберны и попросил:

— Славный Квинт Гладиатор! Твоё боевое искусство стало уже легендой. Нет ли на тебе обета перед богами сохранить его в тайне, и мог бы ты немного обучить меня?

Евгений, зная, что практически у всех народов, у которых ставка в войне делалась не столько на организацию, сколько на индивидуальную смелость и умения, были школы рукопашного боя, не счёл это нарушением культурного эмбарго и не отказался.

— Есть на мне обеты, но они не мешают мне учить достойных. Выйдем во внутренний двор.

Всё у Павла шло наперекосяк. Где нужно было расслабиться, он напрягался, где нужно было отключить мысль, начина думать и терял время. Но, весь избитый и многократно поверженный наземь, он лишь воспылал ещё большим желанием.

— Если ты не запрезирал меня за тупость и неумелость, мог ли бы ты завтра ещё раз преподать мне урок?

На следующий день у Павла стало получаться ещё хуже. Поэтому на третий день Квинт сказал: