Критическое исследование хронологии древнего мира. Античность. Том 1

Петрарка писал: «Как только увижу монастырь, сразу же сворачиваю туда в надежде найти что–нибудь из произведений Цицерона». Впоследствии Петрарка найдет много произведений Цицерона. Как было уже отмечено, в Льеже он обнаружил две речи, которые быстро распространил среди литераторов своей эпохи. По его заявлению, он сам переписал их с монастырской рукописи. «Ты будешь смеяться, если я скажу тебе, что в Льеже мне с большим трудом удалось найти чернила, да и те были похожи, скорее, на шафран». Примерно к этому же времени относится и странная история поисков, затерянного сочинения Цицерона «О славе». О существовании этой рукописи было известно из приписываемого Цицерону письма к Аттику Петрарка заявил, что он будто бы обнаружил эту рукопись, но дал ее на время своему старому учителю Конвеневоле, который ее «потерял».

Письма Цицерона Петрарка якобы обнаружил в библиотеке капитула в Вероне, причем до Петрарки никто не знал о существовании этих произведений. Почему–то оригинала у Петрарки вскоре не оказалось, он предъявил копию, разослав ее всем заинтересованным лицам. Эта рукопись содержала письмо к Аттику, к брату Квинту, к Марку Бруту и несколько апокрифов.

Насколько Петрарка сжился с воображаемым миром античности, видно из его манеры писать письма античным мертвецам. «Франческо Петрарка приветствует Марка Туллия Цицерона. Долго разыскивал я твои письма и, наконец, нашел их там, где меньше всего ожидал. Я читал их с жадностью. Я слышал твои слова, твой плач, узнал твою переменчивость, Марк. До сих пор я знал, каким ты был учителем для других, теперь знаю, каким ты был для самого себя… …В горном краю, на правом берегу Адидже, в городе Вероне, шестнадцатого июня, года от Рождества Христова, которого ты не знал, 1345».

Несколько сочинений Цицерона Петрарка получил от юриста Лапо ди Кастильонкьо, страстного коллекционера и собирателя античных авторов. От того же Лапо ди Кастильонкьо восторженный Петрарка получил и фрагменты из произведений Квинтилиана, в частности «О воспитании оратора». Петрарка был абсолютно уверен в подлинности этой рукописи. Рукопись была небрежной, истрепанной, в ней не хватало нескольких книг, а в тех, которые уцелели, было множество пробелов; в общем — рукопись очень походила на древнюю, а большего Петрарка и не требовал; он тотчас же написал восторженное письмо, обращаясь к духу Квинтилиана. «В горном мире, между правым склоном Апеннин и правым берегом Арно, в моем родном городе, где впервые удалось мне познакомиться с тобой, 7 декабря года от Рождества Христова, которого твой господин (т.е. Домициан) предпочитал не признавать, а преследовать, 1350». В сборнике писем Петрарки, хранимом во Флоренции, Лапо ди Кастильонкьо дописал рядом с этими словами: «Говоришь правду, ибо я дал тебе его во времена твоего римского путешествия, а до этого никто его не видел». Петрарка продолжает: «Мне хочется еще только одного: увидеть твое творение полностью, и где б ты ни был, молю тебя — не прячься больше». И вот в ответ на эти мольбы полный текст Квинтилиана был вскоре «обнаружен» Поджо Браччолини в монастыре Сан–Галлен зимою 1415—1416 гг.

«Петрарка оказался прирожденным филологом. Он первым стал изучать произведения древнеримских поэтов, сопоставляя различные списки и привлекая данные смежных исторических наук. Во второй период творчества Петрарка заложил одновременно основы и классической филологии… Именно Петрарка–филолог разрушил средневековую легенду о Вергилии — маге и волшебнике, уличил автора «Энеиды» в ряде анахронизмов, отнял у Сенеки несколько произведений, приписанных ему в средние века, и доказал апокрифичность писем Цезаря и Нерона, что в середине XIV века имело немаловажное политическое значение, ибо авторитетом этих посланий обосновывались притязания империи на Австрию» ([33], стр. 88—89).

Таким образом, мы видим, что уже во времена Петрарки «античные» подделки были широко распространены.

Обращение Петрарки к античности являлось следствием идеологического конфликта поэта с окружающей его средой, и он создает себе легендарный мир древности, резко противопоставляя «античную цивилизованность» феодальному «варварству». В письме к Титу Ливию (опять письмо в прошлое) он патетически восклицает: «О, зачем не дано мне судьбою жить в твое время…

Пока читаю тебя, мне кажется, будто я нахожусь рядом с Корнелием, Сципионом Африканским, Лелием, Фабием Максимом, Метеллом, Брутом, Децием, Катоном, Регулом, Торкватом… В сладостных мечтах я мыслю себя живущим среди этих великих людей, а не среди воров и бандитов, которые на самом деле меня окружают… С наибольшим рвением предавался я, среди многого другого, изучению древности, ибо время, в которое я жил, было мне всегда так не по душе, что, если бы не препятствовала тому моя привязанность к любимым мною, я всегда желал бы быть рожденным в любой другой век и, чтобы забыть этот, постоянно старался жить душою в иных веках».