Как ни кажется невероятным это отождествление, в пользу него можно привести немало аргументов. Мы не будем этим сейчас заниматься, поскольку это входит в более общий вопрос о взаимоотношении христианской религии с древнегреческим пантеоном, который мы подробно рассмотрим в § 6.
Сейчас мы лишь отметим, что болезненно–фанатическое обожествление вина отнюдь не было чуждо христианской церкви. Например, оно ярко проявляется у св. Иеронима. «Он (т.е. Иероним. —
Кстати, чем объяснить этот гигантизм. Быть может, новизной впечатлений?
Знаменателен также евангельский рассказ о превращении Иисусом воды в вино в Кане Галилейской (не есть ли это город Канны в Галлии — Франции?). Для авторов–евангелистов это все еще чудо, хотя они, по–видимому, не отдавали себе отчета об истинных истоках этого рассказа. Во всяком случае, в нем Иисус непосредственно характеризуется как производитель вина.
Все это давно отмечали, не делая, понятно, выводов, исследователи Библии: «Еще Дюпюи вскрыл в данном евангельском рассказе следы и намеки на культ и мифологию греческого спасителя,
Бога вина, по преимуществу, Диониса–Вакха. К этому взгляду примкнул Робертсон, затем Немоевский, а в последнее время также французский ученый Сэнтив, приведший в одной их своих работ массу христианских и языческих аналогий» ([97], стр. 258).В 1873 году был найден и через 10 лет опубликован так называемый «Дидах», или «Учение двенадцати апостолов». В этом будто бы первоначально дохристианском (!) сочинении прямо говорится, что виноград стал известен через Иисуса:
«Благодарим тебя, отец наш, за святой виноград Давида, отрока твоего, который (виноград) ты явил нам чрез Иисуса, отрока твоего» (см. [90], стр. 38—39). Это прямое отождествление Иисуса с Дионисом настолько шокировало Робертсона, что он не нашел ничего лучшего как заявить, (см. [90], стр. 39) что здесь явно имеется в виду не Иисус евангелий. Почему? Только потому, что Робертсон «знает», что культ Диониса зародился в другое время и в другой этносоциальной среде, чем культ Иисуса.Согласно гипотезе Морозова, винопитие было первоначально сакральным актом
и как таковое совершалось только в храмах, которые, таким образом, держали нечто вроде винной монополии.С этим полностью согласуется тот факт, что позже в VIII—X веках монастыри имели монополию на изготовление и продажу вина. «Множество монастырей пользовались правом монопольной продажи соли и вина. У Санкт–Галлена не хватало места, где держать вино, и целые бочки его лежали во дворе обители под открытым небом…» ([53], стр. 55). «Слова «монастырь» и «кабачок» зачастую произносились единым духом; как приятно в дождливый день «пображничать у попа», а вино святого причастия… пользовалось особой славой» ([107], стр. 334).
Надо думать, что нововведение Иисуса было искажено уже в следующем поколении, и то, что было задумано им как «божественное откровение», превратилось в неконтролируемую волну алкоголизма. Уже в Апокалипсисе Иоанна, ученика Иисуса, мы находим яркий и резкий протест против злоупотребления церковной чашей в руках храмовых, как он выражается, «блудников». И все же только эта «чаша», распространившись по всем областям, способным к виноделию, могла в умах людей, испытавших на себе ее «мистическое» действие, создать столько разнообразных и разноязычных сказаний об основателе обряда причащения, как ни о ком другом на всем протяжении древней истории человечества. Мы в этом еще убедимся.
Агапы