К следующему фараону, Микерину, Геродот, напротив, относится очень тепло, сочувственно излагая тяжкие удары судьбы, которые его поразили, и подчеркивая, что «его особенно восхваляют египтяне» за его «праведность» и за то, что он «открыл храмы и освободил измученный тяготами народ, отпустив его трудиться [на своих полях] и приносить жертвы» ([44], стр. 120). Тем не менее, в конце биографии Микерина неожиданно выясняется, что «И этот царь также оставил пирамиду, хотя и значительно меньше отцовской» ([44], стр. 121).
Интересно, что следующим за Микерином царем Геродот называет Асихиса и тем самым, по уверению его комментатора, «делает здесь скачок от конца IV династии (ок. 2480 г. до н. э.) к началу эфиопского владычества в Египте (ок. 715 г. до н. э.)» ([44], стр. 514), т. е. более чем на полторы тысячи лет!
Суховатую информацию Геродота дополняет живописными подробностями другой «античный» автор Диодор: «Хотя два царя (Хеопс и Хефрен —
Диодор подобно Геродоту (только красноречивее) выражает свое сострадание египетскому народу, который был вынужден трудиться ради прославления высокомерных и жестоких владык. В этом ему вторит и Плиний, который «добавляет, что в силу справедливого возмездия они (цари —
Тут мы видим все: и объяснения, почему забыты имена царей, инициаторов строительства пирамид, и почему пирамиды пусты, и гражданскую скорбь по поводу мучений непосредственных их строителей и даже ростки негодования самих этих строителей.
Современные историки, во всем следуя схеме, намеченной Геродотом и Диодором, отбрасывают невероятные (с их точки зрения) детали (например, направление Хеопсом собственной дочери в публичный дом; кстати сказать, именно эта деталь, по нашему мнению, Геродотом не выдумана; она лишь им неправильно истолкована) и заменяют их другими подробностями, которые (опять–таки по их мнению) непременно должны были иметь место. Мы не будем этим заниматься, а попробуем проанализировать исходную информацию Геродота.
В первую очередь удивление вызывает сообщение Геродота, что «египтяне так ненавидят этих царей, что только с неохотой называют их имена». Морозов пишет:
«Но разве так бывает когда–нибудь в действительности? Ведь тех, кого ненавидят, наоборот, ругают без конца, много больше тех, кого любят. Да это выходит и неправда.
«Немногие остатки египетских воспоминаний, дошедшие до нас от времени Ху–Фу, — говорит Бругш, — выставляют его совсем в другом свете, чем рассказы о нем греков. Есть надпись на скале в Вади–Магара, славящая Ху–Фу как уничтожившего своих врагов»» ([6], стр. 811—815).
Мы видим, что ненависть египтян к Хеопсу Геродот явно выдумал, то ли для подчеркивания злонравия Хеопса, то ли как объяснение, почему его имя забыто и заменено именем пастуха Филитиса.
Далее Геродот пишет, что Хеопс «заставил всех египтян работать на него» и импилицирует, что строительство пирамиды разорило страну. Это тоже очень странно.
Мы давно уже знаем, что роль личности в истории совсем не столь велика, как это представлялось, например, Геродоту. Исторические герои вроде, скажем, Наполеона, только потому достигли успеха, что они наилучшим образом выражали стремления господствующего класса и его правящей верхушки и находили опору в достаточно широких слоях общества. Какую же опору мог найти, скажем, Хеопс, в строительстве пирамиды, которая нужна была только ему самому и только после его смерти? Аристократия страдала от строительства, потому что с ее поместий отрывались рабочие руки для строительства пирамиды, а свободное население, потому что оно было вынуждено принимать прямое участие в этом строительстве. Духовенство (жрецы) также не могло быть довольно постройкой пирамиды, поскольку на время строительства Хеопс «повелел закрыть все святилища». Получается, что единственной опорой Хеопса в его колоссальном предприятии было только религиозное суеверие масс и его авторитет как бога и автократора.