Односторонность имеющегося материала, несмотря на его количественное богатство, позволяет создать целостное представление о египетской религии только в рамках определенной его интерпретации с большим числом домысливаний и на основе целого ряда априорных установок.
Неудивительно поэтому, что различных мнений о характере египетской религии практически столько же, сколько специалистов, ее изучавших. «Сущность ее определялась как монотеизм, пантеизм, генотеизм, солнечный культ, поклонение природе, анимизм или, наконец, фатализм…» ([85] т. 1, стр. 111).Сторонники монотеистического характера религии Египта (де Руже, Пьерре и др.) основываются (см. [85], т. 1, стр. 111) на многочисленных чисто монотеистических высказываниях древнеегипетских текстов. Особое значение они по справедливости придают тому, что каждый из многочисленных богов египетского пантеона обладает качествами единого бога (он высочайший бог, отец богов, создатель мира и т. п.)
. Это можно понять только предположив, что все эти «боги» являются лишь различными локальными личинами одного единого Бога, в которых персонифицируются различные его атрибуты.Сторонники других точек зрения игнорируют этот аргумент, полагая, что «самые резкие противоречия не казались обременительными древнеегипетскому уму» ([85], т. 1, стр. 111). Конечно, таким образом можно доказать все, что угодно.
На самом же деле, имеющийся материал сам по себе не позволяет
определить тип египетской религии. Он укладывается как в монотеистическую, так и в политеистическую схемы. Выбор той или иной схемы определяется исключительно исходной установкой исследователя.Вместе с тем, общетеоретические соображения § 2, гл. 10 имплицируют, что каждая монотеистическая религия имеет свои корни в раннем христианстве. Поэтому, признав монотеистичность религии Египта, мы вынуждены будем признать и ее христианский характер.
Естественно, что этот теоретический вывод нуждается в подтверждении на конкретном материале.
Христианство и египетская религия
Историки религии вскрыли многочисленнейшие параллели между христианским и египетским культами. Подытоживая эти исследования, проф. Мейэффи пишет: «Едва ли есть в иудаизме и в христианской религии хоть одна великая и плодотворная идея, нечто аналогичное которой нельзя было найти в вере египтян. Проявление единого бога в троице; воплощение божества, являющегося посредником, от девы без участия отца; его борьба с темными силами и его временное поражение; его частичная победа (так как враг не уничтожен); его воскресение и основание им вечного царства, которым он правит вместе с праведниками, достигшими святости; его отличие и вместе с тем тождество с несотворенным, непостижимым отцом, форма которого неизвестна, и который живет в храмах нерукотворных, — всеми этими богословскими понятиями проникнута древнейшая религия Египта. Точно так же и контраст и даже явное противоречие между нашими нравственными и богословскими взглядами — объяснение греха и виновности то нравственной слабостью, то вмешательством злых духов и подобным же образом, объяснения праведности то нравственными заслугами, то помощью добрых гениев и ангелов; бессмертие души и страшный суд; чистилище, муки осужденных — со всем этим мы встречаемся в текстах, описывающих египетские обряды, и в египетских нравственных трактатах» (см. [51], стр. 31).
Неудивительно поэтому, что т. н. «мифологическая школа» все христианство выводит из египетской и других восточных, якобы «древних» религий, отказывая ему в какой–либо оригинальности.