Критика демократии

В этом отношении пролетарий отличается от других видов работника в очень невыгодную сторону. Крестьянство, например, вырабатывает в себе чрезвычайно крепкое собственное миросозерцание, которое в течение веков не в силах изменить никакие влияния высших классов. Промышленный рабочий, обладающий некоторой самостоятельностью, имеющий собственность, сплоченный в крепкое сословие, точно также вырабатывает свое миросозерцание. Но пролетарий нигде этой способности не проявил.

Каутский хвалит интеллигентность пролетария. Но это похвала двусмысленная. Понятно, что положение всякого рабочего, особенно промышленного, живущего в центрах скопления людей, развивает способности, порождает смекалку, дает толчок работе ума. Но именно у пролетариев наряду с этим проявилось другое качество, связанное с их положением, — творческое бессилие мысли. Даже то, что называется “пролетарским” мировоззрением, выработано вовсе не самим пролетарием, но усвоено им от интеллигенции. Это такой вид демократии, который в умственном отношении проявил не самостоятельность, как это обычно замечается у других слоев народа, а только подражание и дисциплинированность.

Отсюда его кажущаяся “интеллигентность”, нахватанность в идеях, выдвинутых интеллигенцией, которые он усваивает без критики. Однако для роли класса, призванного устроить “общество будущего”, это вовсе не выгодное качество.

Конечно, есть слои рабочих, по своему положению принадлежащих к пролетариату, которые, однако, проявили социальное творчество. Лучший тому пример — рабочий класс Англии, который создал совершенно своеобразную организацию, во многом научившую даже представителей социальной политической науки. Но английские рабочие именно не хотели быть пролетариями. Их сознание боролось против внушений пролетарского положения. Они упорно хотели быть “гражданами”, стремились приобщиться к собственности и для этого вырабатывали свою рабочую организацию. Каутский, досадуя на английских рабочих за самостоятельность их ума, за их неподатливость социализму, отказывает им в интеллигентности... Однако только в Англии рабочие и проявили истинную интеллигентность, то есть самостоятельную развитость ума, действующего по своему соображению, а не по указке сторонней интеллигенции. Сама рабочая среда уже с начала XIX века создала ряд таких знаменитых деятелей — чистокровных рабочих, как Фрэнсис Плэс (портной), Джон Догерти, с десяти лет работавший на хлопчатобумажной фабрике, Уильям Ньютон, надсмотрщик-механик, Уильям Аллан, с десяти лет работавший на хлопчатобумажной фабрике, а с пятнадцати перешедший учеником на механический завод, Джон Оджер, сын рудокопа, ремеслом башмачник, Александр Макдональд, хотя и выбившийся потом в университет, но сын матроса и в молодости бывший рудокопом, Джон Берне, рабочий-машиностроитель, Том Манн, тоже машиностроитель... Английское рабочее движение, можно сказать, создано самими рабочими, и если они, естественно, принимали помощь интеллигенции, то не поступали ей под команду, а, наоборот, люди верхних слоев, примыкавшие к рабочему движению, сами служили в рабочих обществах по тридцать лет секретарями и т. п. Таким образом, именно в Англии рабочие выдвинули ряд своих собственных блестящих деятелей, внушивших английскому обществу почтение к рабочему классу, а не один страх, возбуждаемый пролетариатом.

Там же, где рабочие развивались “по-пролетарски”, они проявили способность только подчиняться интеллигентским влияниям, но не создали ничего своего — ни своих идей, ни своих людей.

Что касается привычки к труду, которую Каутский приписывает пролетарию, то и к этому должно внести важную поправку. У рабочего — не пролетария — есть не только привычка к труду, но любовь к труду. Чем самостоятельнее рабочий, тем больше у него этой любви к труду, который воплощает его мысль, вкус, идею и в то же время принадлежит ему, составляет как бы частичку его личности, проявившуюся во внешнем мире. Это высочайшее качество рабочего, которое ставит “трудящегося” выше, чем “нетрудящегося”. Но у пролетария оно ослабляется настолько, насколько ненормальное внешнее положение способно извратить натуру человека.

Пролетарий трудится по команде, и продукт труда не принадлежит ему. Способна ли тут развиваться любовь к созданию своего труда?

Пролетарий не имеет собственности. Он привык к представлению и ощущению, что все продукты его труда принадлежат какому-то “хозяину”, какой-то сторонней силе. Он считает его эксплуататором и грабителем, но, собственно, потому, что хозяин не дает ему возможности жить зажиточно. Любовь же к личному, независимому труду и к обладанию продуктом своего творчества чужда пролетарию. Она не развивается его положением наемника, ничего не имеющего, привыкшего быть оттертым от самостоятельности в труде и от обладания и распоряжения продуктом его.

Все эти качества очень выгодны для революций, но не дают никаких добрых залогов для устроения нового общества.