Критика демократии

Никогда ни один монарх не осмелился бы заявить публично, что пред лицом гигантской спекуляции, охватившей карманы чуть не поголовно всех его подданных, он подумал только о “равномерном” распределении сумм, назначенных на обман народа или на подкуп депутатов. Ни один монарх, как бы ни пал он низко, не опустится до такого понимания “общественной безопасности”, до которого дошел лучший парламентарный деятель. Фактически никогда, даже при Луи Филиппе, не было стольких madame Лимузен, Вильсонов и Панам. Но если нечто подобное являлось по злоупотреблению, по личной безнравственности или слабости правителя, то идея правительственного долга все же соблюдалась хотя по наружности и оставалась не искаженною до воцарения лучшего правителя. Так бывало в самых плохих случаях — когда народ обыкновенно приходил в негодование и возмущался.

А парламентаризм после неслыханных примеров злоупотреблений, сверх того, заявляет стране, что и самая идея долга национального правительства для него не существует, что он понимает только партийное правительство. Легко ли это переварить народу, особенно воспитанному в понятиях своего “самодержавия”, своей “верховной воли”?

Х

Ж.-Ж. Руссо, пророк демократии, еще в 1762 году предвидел то, чего нынешние поборники демократии не замечают после столетнего опыта.

Выясняя условия, необходимые для проявления народной воли, Руссо настойчиво предостерегает против: 1) представительства (которое, по Руссо, в самой идее есть обман), 2) существования партий, 3) агитации, к чему-либо склоняющей народ. Эти три язвы он клеймит всею силой своего неподражаемого негодования, замечая, между прочим, что при господстве партий “народная воля более не существует и осуществляемое мнение есть мнение частное”.

Частный характер, налагаемый на государство парламентаризмом, действительно бьет в глаза. Развитая парламентарная страна создает строй какой-то своеобразной олигархии, при которой raison d'Etat понижается до последней степени и интерес лиц вырастает до степени, напоминающей “правление” разных Орсини и Колонна, бели не прямо среднеазиатских ханов.

Во многоразличных эпизодах известного дела Вильсона был, помню, любопытный случай с депутатом Порталисом (редактором девятнадцатого века”). Положение было таково. С одной стороны — Вильсон, депутат и делец, с другой — Порталис, депутат и тоже не без “дел”. Обвинения против Вильсона, торговавшего патентами на ордена Почетного Легиона, уже возникли, но еще не наросли до степени очевидности. Правительство, как ныне в панамском деле, вообще очень желало потушить возникающий скандал, но силы на это не имело. В такой-то момент, когда еще возможно было ожидать что скандал как-нибудь затихнет, явился Порталис. Какие у него были расчеты, это все равно, но он взял на себя ту роль, которая в нормальном правительственном строе должна бы принадлежать полиции и судебному следователю. Его квартира, его редакция превращаются в какую-то канцелярию дознания по делу Вильсона. Порталис сосредоточивает у себя множество сведений по продаже орденов, а еще больше кричит о своих сведениях. “Девятнадцатый век”, конечно, раскупается нарасхват, а в палате дотоле незаметный Порталис становится персоной, по крайней мере все им интересуются, все с ним и о нем говорят.

Что делать с этаким беспокойным человеком? Сам по себе Вильсон не важен, но он зять президента республики. И вот происходят совершенно невероятные явления.

Два раза подряд воры проникают в квартиру Порталиса, причем, оставляя без внимания столовое серебро, роются исключительно в бумагах, из которых кое-что и похищают. Порталис громко кричит, обвиняя в воровстве правительство.

Надо заметить, что как ни подозрительно само по себе все происшествие, из него пока еще не вытекают неизбежно подозрения против правительства. Парламентарный режим, при котором ряд лиц нуждается в средствах подсидеть друг друга, скомпрометировать врага, развил своего рода промышленность так называемых petite papiers. Письмо, записка, заметка влиятельного министра или депутата Х охотно будут куплены депутатом Y. Многие накопляют у себя целые коллекции таких документов, которыми и держат в руках противников и при надобности подставляют им ножку. Это политический шантаж, вполне вошедший в обиход партийной борьбы. Поэтому вор, которому бы попались такого рода “полезные” pefits papier, может за них выручить, пожалуй, более, нежели за серебро.

Но странно вот что: второй раз слуги Порталиса, заметив подозрительных людей и уже проученные первой попыткой, предупредили позицию, и полиция... никаких мер не приняла. Итак, Порталис имел право заподозрить правительство.