Критика криминального разума

— Вон там, сударь, — прошептал Кох мне на ухо, кивнув на левую стену. Восемь мужчин сгрудились на скамье, словно птицы на садовой ограде. Я не видел цепи, связывавшей их щиколотка к щиколотке, но стоило нам направиться к ним, как ее тяжелый стук и звон поведал мне об их печальной судьбе. Каждый заключенный кутался в серое одеяло. Один из них прижимал к груди забинтованную культю. У него была отрублена правая рука, по всей видимости, за постоянное воровство. Головы всех преступников были обриты наголо, за исключением одного, на котором были странное меховое пальто и шапка из того же материала, изготовленные, по-видимому, им самим. Они представляли собой несколько невыделанных шкур, грубо сшитых вместе. С обоих концов скамьи сидело по охраннику в грязной форме белого цвета и фуражке с красно-голубой кокардой. Каждый между колен сжимал мушкет. Один из солдат спал, опустив голову на грудь.

— Они здесь со вчерашнего дня, — прошептал Кох. — Корабль на Нарву еще не пришел. Есть подозрения, что с ним могло что-то случиться.

Накануне ночью в кабинете Рункена я не задумываясь подписал приказ о депортации этой группы. Самых опасных уголовников Пруссии собирали в Нарве на Балтийском побережье Финляндии. С первыми признаками потепления должен был начаться их долгий путь по этапу через громадные холодные негостеприимные просторы России к монгольско-маньчжурской границе на расстоянии шести тысяч километров. Император Александр I снизил цену на экспортируемое в Пруссию зерно в обмен на бесплатных каторжан. Одна берлинская газета с возмущением характеризовала русско-прусский договор как «продажу в рабство», добавляя, что новый хозяин «рабов» готов выжать из них все соки. Ходили слухи, что молодой царь, унаследовавший соглашение с Пруссией от убитого им отца, с усмешкой провозгласил: «На серебряных рудниках Нерчинска для таких рук найдется много работы».

— Нам нужно найти хозяина, — сказал я.

— Сомневаюсь, что здесь он вообще есть, — ответил Кох. — В таких заведениях пролают контрабанду. Крепкие напитки — единственное средство от холода в Пиллау. Бог знает, что станется с этими несчастными, когда они доберутся до Сибири!

— Да, в самом деле! — согласился я, задумавшись, каким образом можно заставить разговориться кого-то из осужденных или из их охранников. У меня в кармане было достаточно денег на целый бочонок джина, который без труда излечил бы любую простуду.

Но стоило мне сделать шаг по направлению к скамье, как солдат, сидевший с краю, вскочил и наставил на меня мушкет, щелкнув кремневым замком. Напарник последовал его примеру, широко открыв от удивления один глаз. Второй был навеки закрыт параличом. Мушкет застыл на расстоянии дюйма от моего сердца.

— Стоять! — крикнул он, и веко его задрожало. — Еще шаг, и отправишься на тот свет!

Я поднял руки в знак полного повиновения.

— Я поверенный его величества и занимаюсь расследованием серьезного уголовного преступления, — произнес я торжественным голосом, пытаясь сохранить некое подобие достоинства хотя бы с помощью интонации, так как поза моя была в высшей степени комична. — В реке обнаружен труп женщины. Я хотел бы знать, видел ли ее кто-то из вас или ваших арестантов прошлой ночью.

Одноглазый солдат опустил мушкет немного ниже. Теперь он больше не угрожал моему сердцу, зато в любое мгновение мог пробить громадную дыру в животе. Солдат был отвратительный урод с безобразно искривленной челюстью, которых я часто наблюдал в лесах под Магдебургом, где крестьянам разрешают жениться на двоюродных сестрах. Второй охранник, высокий, худощавый мужчина с капральской петлицей на обшлаге, поднял мушкет на уровень плеча и перевел ствол на Коха.

— А ты? — рявкнул он.

— Помощник господина поверенного, — ответил сержант. Он медленно поднял указательный палец и направил его на охранника. — Вы препятствуете господину Стиффениису в выполнении его служебных обязанностей!

Солдаты нехотя опустили мушкеты.

— Вы видели здесь прошлой ночью какую-нибудь женщину? — повторил Кох мой вопрос.

— Здесь было много народу, — неопределенно начал магдебуржец. — Холод был зверский…

— Здесь была какая-нибудь женщина? — раздраженно крикнул я.

— Тут не храм Божий, сударь, — ответил охранник, поставив приклад мушкета на землю и задумчиво поглаживая подбородок. — Мы стараемся делать все, что в наших силах, чтобы не позволять арестантам общаться с местными, но ведь ночь длинна. Чем быстрее их погрузят на корабль, тем будет лучше. А если мы проваландаемся здесь еще, то беды не избежать…

— Меня интересует женщина-альбинос, — прервал я его жалобы. — С совершенно белыми волосами, белой кожей и глазами яркими, как…

Они обменялись удивленными взглядами.

— Женщина была одна? — спросил я.

— Ну… эта женщина пришла через несколько часов после того, как мы сюда прибыли. И сразу проследовала к огню. Она так дрожала, что казалось, вот-вот рассыплется. И никакой накидки, никакого плаща, только платье…

Охранники обменялись еще одним взглядом. Они явно прикидывали, что можно мне сообщить, а что лучше утаить.